Тем временем Кирка развила кипучую деятельность. Она носилась с пачками конвертов и кипами газет, рассылая воззвания, куда только можно.
«Граждане! Герою, повесившему 19.08.91 г. российский триколор на здание генерального штаба, сегодня за это грозит семь лет тюрьмы!»
И нельзя сказать, чтобы общественность не реагировала – больше всего отзывов приходило в «Сороку», здесь обсуждение растянулось аж на несколько полос! Только Кирку это совсем не радовало. Общественность выражала сомненье, что «наша система правосудия достигла такого уровня беспристрастности и человеколюбия», предлагая просто «повесить на том же месте самого Гошу», причем сидеть или висеть, по мнению общественности, он должен был в довольно многочисленной компании.
От сознания бессилия и несправедливости Кирка плакала в подушку, стараясь не показывать Гоше ни слёз, ни заметок.
– Ну что ты хочешь? – успокаивал ее Барклай. – Мне уже и самому стыдно, что я там был!
– А может, ты был прав? – всхлипывала Кирка. – Может, мы действительно не тот флаг подняли? Может, «имперский» надо было поднимать?
– Да какая разница? – нежно похлопывал ее по спине Барклай.
Не внес ясности и звонок из Ленсовета.
– Конечно, мы решим ваш вопрос, – утверждала дама, – но это вопрос не городского уровня, с ним нужно выходить на федерацию!
– Как «выходить»? – не понял Гоша.
– Поедете в Москву! – сообщила дама.
– Как я поеду, я же под подпиской?
– Какая подписка?! Вы выдвигаетесь комиссией по защите законности и правопорядка делегатом на съезд народного фронта!
– Какой съезд?! – ошалел Гоша.
– Съезд демократических сил, посвященный годовщине победы над ГКЧП! Там будут все значимые деятели демократического движения, и будет возможность поднять наш вопрос.
Питерская делегация была не очень многочисленной и состояла не только из петербуржцев. Так, Гошиным соседом по номеру в гостинице стал какой-то священнослужитель не то из Колпино, не то Тихвина, он там в 91-м вывел на улицу против ГКЧП пять человек. Мужчина зрелый, полный и страшно нудный.
Делегация выглядела разношерстной, был парень моложе Гоши, черт знает чем прославившийся, но уж больно сексуально озабоченный. Всю дорогу он набивался в друзья, и, слава богу, на месте растворился в коридорах гостиницы «Россия» так, что лишь изредка мелькал тенью в рекреациях или на крыше, подглядывая в окна.