– Велено у амбаров обождать, может подадут на пропитание, – хриплю я в ответ.
– А чё рожа закрыта?
– Болесть такая, благодетель ты мой, нельзя людям смотреть. Перейти на них может. Доктор так сказал в самом городе и прогнал. С тех пор туда ни ногой, только по селам и обретаюсь.
– Ишь, ты. Ну, жди. Только отойди подальше. Заворачиваю за угол. Нашел. Под навесом у стены привязана девушка. Руки закинуты к верху. Толстая веревка притягивает кисти к кольцу. Рубаха разорвана. Взгляд мой, уже собравшийся метнуться к грудям, остановился на лице и застыл.
Чистое и отрешенное выражение, как у мучеников. Ей, наверное, сказали, что ее ждет. Серые глаза затмили все. Только в них одних можно влюбиться. Тело сложено, как у Венеры. Гармонично, но никаких поджарых мышц и кубиков пресса. Невысокая. Соломенные волосы разметались почти до пояса. Детские губы чуть приоткрыты. Ражий молодец в серой рубахе и без шапки потискал упругую небольшую грудь: «Скоро не кому будет. Так что тебе милость напоследок оказываю. Завалить бы тебя чичас, да не велено». Она безучастно смотрела перед собой.
– Э, болезный, – раздалось сзади, – стой тут. На тебя господин Антуан придет глядеть.
«Редкая удача», как говорил Басов в роли волка. До фильма «Про Красную Шапочку» еще сто пятьдесят лет.
Что имеем? Один рядом с девушкой, один рядом со мной. И отпрыск-извращенец. Только бы никого не взял с собой. А этой чего тут надо?
Появилась девушка – плотная, коренастая вся в веснушках. В руках венок.
– Те чё? – с усмешкой глянул парень в серой рубашке, – на смену ей пожаловала?
– Младший барин велели на нее возложить. Сплела по его велению, а сейчас приказали.
Она подошла к Аленке и неловко надела жгут из вьюнков, васильков и колокольчиков.
Точно, маньяк. Понаехало вас тут. Сам киваю.
А вот и главная звезда. Идет не спеша. В руке трость. Остановился шагов за пять до меня.
– Чем ты болен, любезный? – надменный взгляд сверху вниз.
У него что, щеки нарумянены? Сейчас сблевну.
– Дохтур про то не сказывал. Как рак, говорит. Будто клешней откусило нос и рот разъело. Велено хорониться и почтенный народ не смущать. Да куда мне деться? На остатние дни пропитание собираю. Помилосердствуйте, великий господин, не дайте пропасть, – вкрадчиво хриплым голосом, наклонив голову на бок, говорю ему. Картинно, но таким так и нравится. И точно, клюнул. Тонкие губы тронула усмешка.