– Не в первый. И что?
– То, что они все равно не поймут, за что им прилетело. – Он прикусывает губы, нервно сжимает пальцы на стенках кружки. – Я понимаю тебя, ребенок. Понимаю, что порой нужно выпустить пар. И что не меньше половины народонаселения заслуживают проклятия. Но борясь за справедливость, очень легко переступить грань. Нам с тобой – особенно легко, сама знаешь.
Знаю. Среди ныне живущих некромантов лишь некоторые семьи происходят от тех, первых, кто пришел из другого мира; наша – из их числа. Это делает нас немного сильнее других, но вместе с силой предок одарил нас кем-то вроде хранителя… или родового проклятия. Имя его, используемое для призыва, не произносилось на моей памяти; в разговоре его принято называть Шейд. Если верить семейным легендам, он способен наделить носителя просто огромными возможностями, но за немалую плату…
– Я не могу тебе ничего запретить, – голос отца вмешивается в мои мысли. – Я только прошу, чтобы ты прислушивалась к себе, и чтобы твои решения были действительно твоими, а не нашептанными Шейдом.
– А ты его слышал?
– Слышал, когда подходил к грани вплотную.
– В Афганистане? – понимающе спрашиваю я.
Отец со стороны на «афганца» не похож ни разу – и, тем не менее, служил, отвоевал около года, не считая учебки, пока не комиссовали по ранению. Рассказывать армейские истории он не любит, а вот с причиной я не угадала.
– Нет, там… – пальцы перебирают четки на правом запястье. – Там была война, смерти и дармовой силы было сколько угодно… Кое-кто, вернувшись, пытался жить по тем же законам и дома. После того, как войска вывели, таких особенно много развелось, не нажрались… Мне, наверное, повезло, – отец проводит ладонью по больному колену, – не успел распробовать…
Димка уже пошутил бы про Скайрим. Я не буду – по крайней мере, вслух.
– Ты маленькая была, не помнишь, что в девяностые творилось… и хорошо, что не помнишь.
– Помню, как ты домой иногда очень поздно приходил. И как мама переживала.
– Было, из-за чего. Один такой возомнил себя королем, вздумал угрожать вам, – отец рассказывает, а сам мысленно уже не здесь. Чувствую по застарелой, на кровяную корку похожей, злости. – Не учел только, что посредственность, накачанная силой, и мастер старой крови – это две большие разницы… Я почти убил его. Раздробил кисть, переломал ноги, ребра… с трудом остановился, когда он запросил пощады. Но потом несколько дней меня не отпускала мысль, что останавливаться не стоило. Что мне ничего не мешает зажить, как эти все кругом – высшим хищником, берущим всё по праву сильного…