–– Что, если Виола снова станет меня целовать? – с опаской спросила Ив и поджала губы.
–– Ты знаешь, как она тебя любит, – усмехнулся Аарон. – Но хочешь знать, что я об этом думаю? – отец захлопнул багажник и провел ладонью по волосам – буйным кудрям, когда-то смоляным, а сейчас с заметной проседью. Ивонн кивнула. – Она увидит тебя и подумает: «Надо же, как выросла эта девчонка. Ну просто красавица. Она совсем уже взрослая, не стану, пожалуй, целовать ее, как ту розовощекую малышку, которой она была еще в прошлом году».
Ответить Ивонн не успела, пока она обдумывала сказанное отцом, входная дверь распахнулась. Сначала из дома вылилась порция желтого света, а потом на крыльцо вышла Виола Спенсер – домоправительница Розенфилдов. Править сейчас было нечем: у Розенфилдов не было прислуги, как в прежние времена, но бабушка Виолы, как и ее мать, работала в усадьбе, дед Розенфилд попросил Виолу остаться, чтобы помогать его жене по дому. У Виолы был белый передник, темные мясистые губы, глаза чуть навыкате и завязанные в тугой пучок курчавые волосы.
–– Ивонн! – воскликнула она глубоким, грудным голосом. А после зацеловала ее, вопреки словам отца, который стоял в стороне, поджав губы, чтобы не рассмеяться. Предрассудки былой эпохи давно были стерты. И сейчас, когда Ивонн обнял Виолу в ответ, это было заметно, как никогда прежде. Ивонн любила мисс Ви, как сама ее называла, и скучала по ней и ее грушевому пирогу с корицей, но все же, если бы ее спросили, она бы сказала, что можно было бы обойтись и без поцелуев.
–– Виола, милая, здравствуй, – Джен подошла к домоправительнице, и они тоже расцеловались в обе щеки, а когда очередь дошла до отца, мисс Ви обняла и его.
Следом из дома показалась пожилая чета Розенфилдов. Сэмюэль громко рассмеялся при виде внучки, спешно спускаясь с крыльца на негнущихся ногах.
–– Только посмотрите на нее, – в уголках его глаз блестели слезы. Отец говорил, что дед с возрастом становится сентиментальным, но от этого не менее заносчивым, добавлял он, а Ивонн понятия не имела, что значит слово «заносчивый».
–– Как ты выросла, девочка, – Сэмюэль обхватил ладонь Ивонн своими руками и поцеловал тыльную сторону, а затем обнял внучку. Объятия у деда были крепкими. От него сладко пахло табаком: дед курил самокрутки. Его одежда была выстирана и выглажена – белые брюки и льняная рубашка. Сэмюэль Розенфилд был человеком «старой закалки», как обычно говорила мать Ивонн. «Прости ему все слова, потому что однажды, когда он уйдет, покинет нас и этот мир, ты будешь жалеть, что не простила», – добавляла она, когда Ивонн после очередного упрека деда жгли яростные, горячие слезы обиды. Дед был неоднозначным человеком, Ив так и не решила, как к нему относиться.