Ролло не какой-нибудь дешевый трюкач в поисках легкой наживы. Он вкладывает в свое искусство свои обновленные души. При желании в каждом его номере может найти пищу для размышлений философ, психоаналитик, богослов, восторженный юноша или умудренный жизненным опытом меланхолик. А Каналь будто создан для того, чтобы играть в театре абсурда. Плачет и смеется он только по приказу хозяина; ему не нужны маски – если Ролло и гримирует его, то самую малость.
Так за днями проходят дни, проходит время, которое и должно проходить, течь, бежать, тянуться, лететь – и только иногда, очень редко, останавливаться. Капризная это штука – время. Ролло знает, как трудно приспособиться к его непостоянству. Скорость течения времени в Камне его устраивает – пока. Но понимает он и то, что период относительного благополучия рано или поздно закончится. И если он готов к этому, значит, судьбе больше нечего у него отнять.
* * *
Однажды он дает представление в Квартале Теней. Ролло наслышан об этом месте и не случайно оказывается здесь со своим раскрашенным пикапом.
К тому времени он уже успел войти во вкус – роль творца в миниатюре ему весьма импонирует и при этом почти ни к чему не обязывает. Он не агрессивен, но и не хочет, чтобы его тревожили. Он никогда больше не нападет первым, но и не позволит себе остаться беззащитным. Он уже не охотник, но ни в коем случае не жертва. Даже в изгнании он жаждет покоя, и раз уж обрел временное пристанище, то готов на многое ради сохранения status quo.
Создавать двойников – его старое хобби, в котором он достиг совершенства. Это многократно спасало его от лишних утомительных хлопот и на какой-то срок избавляло от преследования со стороны крестоносцев. И, поскольку абсолютный покой для него немыслим, он довольствуется более или менее продолжительными передышками. За любой Дверью он использует двойников. Тонкое и малоизвестное искусство множить свой тайный образ не имеет ничего общего с вульгарным приданием внешнего сходства. Среди двойников, оставленных Ролло в разных мирах, – мужчины и женщины разных возрастов и рас, иногда даже дети. К его сожалению, большинство из них попадает в расставленные сети – от проклятых крестоносцев поблажек ждать не приходится, – но некоторым все же удается ускользнуть. То, что кое-где их объявляют одержимыми и поступают с ними как с дикими зверьми, его не удивляет – фанатиков хватает везде, в мире нет ни терпимости, ни гармонии. Сложность его игры возрастает пропорционально количеству фигур, и потому он часто выигрывает партии, хотя и знает, что окончательной победы ему не видать. Он создает двойников снова и снова, иногда чувствуя себя матерью и отцом одновременно. Наделяет их голосами и, как ни странно, помнит именно голоса. В любой момент он может заговорить или запеть голосом давно уже казненного двойника, услышать эхо то ли своих, то ли чужих слов, и для него оно звучит едва ли не лучшей музыкой.