Все началось с вопля. Вопль был отнюдь не восторженным, хотя представление приближалось к кульминации: Каналь в полном смысле слова выходил сухим из воды, а именно из фонтана, бившего посреди Площади Роз. Он медленно шел, разведя руки в стороны, – красивый, белый, чистый, как тот слащавый Иисус, которого малюет религиозный поп-арт, – и за ним не оставалось даже мокрых следов на сером асфальте. Ни единой капли. В этом был момент истины. Казалось, ангелоподобного создания не могли коснуться ни дожди, ни слезы, ни пот и кровь этого мира – и даже не могли поглотить его воды забвения…
Ролло прислушивался к наступившей тишине и мысленно гладил себя по головке. Очередной триумф. Его искусство завораживало даже самых неотесанных. Зрители замерли. Тут и раздался вопль. В нем слышалась истерика – кричало пошатнувшееся душевное здоровье, – и, хотя на лице Ролло не дрогнул ни один мускул, он попрощался со спокойным житьем-бытьем.
Нельзя сказать, что это так уж сильно его огорчило. Он заранее знал, к чему приведет оседлое существование. Скука стояла номером вторым в списке его личных врагов. Номером первым был, конечно, он сам. В конце концов, сколько еще могла продержаться его счастливая мещанская семейка? Год, два, десять? Ролло представил себе вдову через десять лет, когда ее ляжки станут рыхлыми, волосы редкими, а глаза собачьими, – и ужаснулся.
Итак, некая старушка узнала «своего мальчика». Пораженная до глубины костлявой души, она истошно завопила и устремилась к фонтану, не поверив глазам, но по пути грохнулась в обморок. Ролло получил несколько минут форы, однако и не думал сворачивать декорации. Напротив, он с самым невозмутимым видом проследовал к журчащим струям, побрызгал обморочной старухе в лицо прохладной водичкой, затем изящным движением извлек из кармана ослепительной белизны платок и вытер пальцы. Заодно толпа смогла лишний раз убедиться, что вода в фонтане мокрая и денежки не потрачены напрасно.
Когда старушка пришла в себя и оправилась после первого потрясения, ее излияния сделались более осмысленными. Но Ролло был уверен в своем юном артисте, и артист его не подвел. Впрочем, наличие таланта в данном случае не имело значения. Мальчику оказалось в высшей степени наплевать на то, что какая-то выжившая из ума кляча признала в нем сына, отдавшего богу душу лет двадцать назад. В своем холодном безразличии Каналь был великолепен. Ролло он напоминал пробужденного вампира – существо человекообразное (каковым, собственно, Каналь и являлся), но уже не от мира сего.