А вокруг бродили так называемые покупатели. Что они покупали, кроме мертвых штуковин, неясно, но расплачивались разрисованными бумажками, а не кровью или кусочками жизни, – значит, по мнению дяди, с обеих сторон это были пустые, дутые сделки…
Дядя задержался у прилавка со старинными монетами; он испытывал некоторый интерес – но не к самому презренному металлу, а к человеческой глупости, возводившей в фетиш никчемные кругляши с профилями выродившихся царей. С монетами было связано столько «историй», что у маленького Эдгара закружилась голова. Его натурально шатало; должно быть, он выглядел как пьяный. Продавцы в эту минуту не обращали на него внимания.
Дядя вошел в его положение, и сразу сделалось легче. От необозримо огромной мозаики остался лишь небольшой фрагмент: какие-то люди прятали мешочки с монетами внутри мертвых выпотрошенных младенцев, зашивали им животы, и женщины с потухшими глазами брали их с собой на паром под видом живых детей и долго сидели на палубе под палящим солнцем, и кое-кто из других пассажиров не мог понять, откуда взялся запах. С этой минуты Малютка уверился, что поговорка «деньги не пахнут» лжива. Деньги пахли смертью.
Он двинулся дальше. Его внимание привлек огромный глобус на подставке из красного дерева, однако к этой игрушке дядя отнесся скептически. «Они будут говорить тебе, что Земля круглая. Не верь и этому. Не верь ни единому слову. Доверяй только тому, что видишь сам». Малютка едва заметно пожал плечами. Он и так не верил. Повседневный опыт подсказывал ему, что земля местами очень неровная, но ни в коем случае не похожа на голубой пузырь.
Наконец они добрались до витрины с холодным оружием, и тут дядя завибрировал по-особенному. Малютка давно ощущал дядину тягу к оружию, которая постепенно становилась и его тягой. Это было сложное чувство, смешанное с сожалением и надеждой. Без оружия он оставался всего лишь жалким ничтожным существом, которое мог обидеть или убить каждый, кому не лень. Относительно того, что папа и мама способны защитить его от настоящей угрозы, Эдди не питал иллюзий – благодаря Эдгару он уже знал слишком много. И оставалось только пожалеть дядю, который жаждал вновь обрести силу, но был до поры до времени заключен в столь убогую оболочку…
Малютка обернулся. Что-то изменилось вокруг него. Сначала – едва уловимо, потом все более заметно. Квадратный в плане зал сделался прямоугольным. Во всяком случае, дальняя стена, в которой была дверь, отодвинулась на добрые полсотни шагов (если соблюдать перспективу, а Малютка по-прежнему не имел оснований не доверять собственным глазам). Соответственно вытягивались и стеллажи, на которых словно ниоткуда появлялись новые предметы. Зато людей поблизости не осталось вовсе – они оказались где-то за пределами досягаемости, не докричишься. Он подумал, что это дядя крутит для него новое кино, только оно уж слишком сильно напоминало тот же день, тот же час и то же место.