Захлебывающаяся собственной кровью тварь издала нечто вроде булькающего клекота, сорвалась с шеста и, продолжая неистово, но уже беспорядочно, размахивать крыльями, рухнула в реку. Поднявшимися волнами едва не перевернуло плот. Мокрый с головы до пят Глеб упал на колени и вцепился в бревна, благо что ногти – скорее, когти – у него были длинные и крепкие. А когда течение отнесло плот от бьющейся в агонии крылатой уродины и мутант поднялся на ноги, он увидел сидящего возле шалаша враскорячку испуганного, мокрого Пистолетца.
– Ты зачем выбрался?! – набросился на лузянина Глеб. – Тебе жить надоело? То из-за ерунды трусит, то, когда не надо, храбрый! Ты не только слова, ты вообще все путаешь! У тебя мозги сикось-накось повернуты.
– Не ругайся, – неожиданно спокойно сказал Пистолетец. – Я боялся. Еще как! За тебя. Вот и не смог усидеть там.
Лузянин вновь не сделал в довольно длинной тираде ни единой ошибки, и это, вкупе с обыденным тоном, подействовало на Глеба отрезвляюще.
– Ладно, – буркнул он. – А теперь полезай и постарайся поспать.
– Давай пристанем и оба попсим, – предложил лузянин.
– Нет уж. Ночью вся эта дрянь только и ждет, кого бы слопать! Лучше уж на воде оставаться, все ж летунов в небе проще заметить, чем какого-нибудь змеемедведя в зарослях. Так что ты дрыхни пока, а я порулю. Рассветет – тогда и пристанем. И тогда я буду спать, а ты – головой вертеть.
До утра ничего особенного не происходило. Впрочем, не особенного тоже – плот несло вниз по реке сонным течением, Глеб изредка двигал гребь, корректируя направление, да смотрел по сторонам. И, разумеется, думал о случившемся; в первую очередь о своих неожиданно открытых способностях. Если одна из них, умение видеть в темноте, оказалась очень и очень полезной – особенно сейчас, ночью, под открытым небом и практически без средств самозащиты, то другая, «пиротехническая», Глебу весьма не нравилась. С одной стороны, она бы, может, тоже могла приносить пользу – для разжигания костра, например, или для защиты от хищников, но проблема заключалась в том, что пробудить эту способность к действию сознательно мутант не мог. А возникающая спонтанно, она могла принести (и уже принесла) только неприятности и беды. Если поначалу Глеб думал, что вызывает огонь, когда сильно рассердится, то теперь он уже в этом сомневался. После того как он разозлился на Пистолетца на сеновале, ему приходилось сердиться и нервничать куда сильнее, но рядом ни разу ничего не воспламенялось. Видимо, причина все же скрывалась в чем-то ином, а скорее всего, ее не было вовсе, и возгорания происходили случайно, хотя почему-то «катализатором» горения оказывался именно он.