Ему больно, только я не мог понять, от обиды за несправедливые обвинения или потому что ему жаль Таню.
– Только, когда я после размышлял об этом и вспоминал весь разговор, то понял, что произошло, догадался, что с горя Лариса Валентиновна… Сразу предвосхищаю я все твои вопросы на эту тему: я не влюблён в Таню, никогда не смотрел на неё в этом смысле, тем более не касался.
– Ну… ты может и не влюблён, – сказал я, выдыхая. – Могу и поверить, мне трудно судить о сестре в этом смысле, привлекательная она, как женщина и насколько. Зато её я понять могу, и она точно тебя любит.
Лётчик посмотрел на меня и хмыкнул, качнув головой:
– Ты шутишь, Платон? Ты посмотри на меня. И на неё. Что я ей, пельмень безглазый… – он даже засмеялся, дымя и ноздрями, как дракон. – Не-ет, просто… я оказываюсь там, где надо, чтобы помочь ей. Будто нарочно. Кстати…
И тут он вдруг переменился в лице, разворачиваясь ко мне. И глаза его, очень светлые, сейчас жгли через те два метра, что разделяли нас.
– Вот скажи мне, Платон Олейник, преданный и любящий брат, как ты мог натравить на сестру волков? Ты представляешь, что они сделали бы с ней? Ты всерьёз полагал, что стаей, почуявшей кровь, можно управлять? Особенно «деревенскими»? «Попугать, не бить, не насиловать», ты думаешь, они удержались бы?
Я отпрянул в ужасе. Теперь, из его уст это прозвучало так страшно и так непоправимо, что я готов был провалиться сквозь землю.
– Т-ты… откуда знаешь? – прошептал я, потому что голос мгновенно пропал.
– Я был там. И звериные их рыла видел… – Лётчик раздавил сигарету в пепельнице. – Мне интересно, ты сейчас приехал почему? Надеялся, что она умерла?
– Да ты что… – беспомощно прошептал я.
– Да ничего, Платон, я многое могу понять, и как жениться на деньгах и связях, и как под нужных людей подстилаться, хотя сам и не умею… как ни глупо… Но чтобы родную сестру под целую банду «деревенских». Да любую девчонку, но сестру… Свою кровь…
– Я не…
– Только не ври, – скривился он с отвращением. – Даже если бы я не знал этого от Тани, я сейчас бы понял, что это так.
Я взял бутылку и налил нам по целой рюмке, это грамм семьдесят пять примерно…
– Так Танюшка знает, что… это я? откуда? Кто сказал ей?
Я выпил, выпил и он, даже не поморщившись.
– Никто. Незачем говорить тем, кто может сложить в уме два и два. Таня никогда глупой девочкой не была. И слабой не была тоже. От того, что с ней произошло, любая сломалась бы. Но, когда предают самые близкие люди… Когда ты… Ты представь, только на мгновение вообрази себя на её месте: ты оказываешься беременной, не знаю, пьяна она была или влюбилась в Бадмаева этого, теперь не важно, на беременность, не рассчитывала. Тебе шестнадцать, ты мечтаешь о Ленинграде, Академии Художеств, и вдруг всё раздавлено вот этим… А твои близкие не просто возмущены и отвернулись с отвращением, но хотят твоей смерти…