Вода была едва тёплая, я замерзла, но мылась усердно и измылила весь кусок, вначале много раз намыливала волосы, потом этой пеной всю себя много-много раз, смывая всё, чего я не помню и не стану вспоминать, хватит мне той июльской ночи для кошмарных снов…
Но как ни странно, это мытье, после которого я дрожала, потому что и вытереться было особенно нечем, зато дали свежую рубашку, а халат оставили прежним. Как и мерзкие тапки, грибок ещё подхвачу… Но главное, общение с водой, не только очистили моё тело, но освободило и очистило душу, мне стало намного легче и даже прилило сил.
– Идём в буфет, пока всё не сожрали, – проговорила Евгеньевна, оглядев меня уже с каким-то другим выражением, будто удивлённо.
– Нюр! Новенькую покорми, слышь? – крикнула она, на пороге буфета, приведя меня назад. И добавила мне, подтолкнув в дверь: – Иди, Нюрка тебе даст всё. Потом выйдешь и вон в тот кабинет, видишь, белые высокие двери? Всё, иди, лопай, зад хоть отрастишь, может…
Я вошла в столовую, из-за стойки выглянула пожилая сморщенная женщина со сломанным на бок носом, и быстрыми умными серыми глазами. Вышла ко мне, маленькая в большом халате и фартуке до пола.
– Новенькая? Олейник? – спросила она, оглядев меня. – И чё ты сюда загремела? Ты ж…
Она обернулась по сторонам, и спросила, приглушив голос:
– Или изнасиловали? О-о…. – она махнула рукой. – Ну ниче. Перемелется. У нас тут такие бывают часто. Хотя это я понимаю, после такого любая в петлю полезет. Или травиться…