– И мне понравилось. Не сразу. Сначала я испугалась. Чуть не грохнулась в обморок, хотя была заранее готова стать твоей женщиной.
– Правда! Ты на меня не сердишься?
– Дурашка. Честно говоря, это было не очень приятно. Не расстраивайся, я сказала – было. Теперь по-другому. Поцелуй меня. Я счастлива.
Леночка незаметно, как ей казалось, прикасалась рукой к тому замечательному месту, которое до сих пор откликалось ликованием, ритмично трепещущей пульсацией, волшебным праздничным настроением.
Сладкая истома ненасытно терзала, расплавляла потоками восхитительного блаженства её растревоженную плоть, наполняя до краёв чем-то прозрачным, хрупким, призрачно невесомым, расслабляющим, согревающим, обволакивающе-блаженным, лишающим способности концентрироваться и думать. Было у неё мимолётное желание раствориться, растаять, немедленно уснуть. Было.
Об этом я узнал позже. Допускаю, что Леночка могла просто придумать подобное обоснование. Я-то вообще ничего не помнил.
– Ленка, – нечленораздельно мычал я, – ты такая, такая! Ты самая лучшая!
От неё изумительно пахло чем-то необыкновенным, волнующим, настолько, что от этой острой приправы раскачивало, плавно, словно на ласково-тёплых морских волнах, кружило голову и приятно таяло где-то внизу.
Прежде её тело источало сладкий аромат утренней свежести, теперь появились изумительные пряные нотки южной ночи, разогревающие ненасытное желание.
Комары и мошки пировали на наших телах. Уху и чай пришлось разогревать повторно.
Ночь в это время года была под хмельком: забыла, что каждый вечер нужно опускать шторы, окутывать землю мраком: всему живому необходимо спать.
В палатке всё равно было темно, но я всё видел: налитые груди, изумительной формы животик, разбросанные по сторонам ноги, ещё больше чувствовал, что это навсегда.
Заснуть было невозможно. Мы дурачились, сливались в экстазе, засыпали на мгновение и снова ласкали друг друга.
Три бесконечно счастливых дня, определивших навсегда вектор безграничного счастья.
Мы не могли чувствовать и думать иначе.
Не могли.
Прошло три изумительно счастливых года. Нам по двадцать лет. Мы – семья.
Вся жизнь впереди: безоблачные горизонты, мечты, планы. Дух захватывает.
Нет, не вся жизнь – лишь чутельный отрезочек, можно сказать мгновение!
Я долго, сложно определить, сколько времени, неподвижно лежу на диване, который нет ни сил, ни желания разбирать, уставившись в одну размытую точку, которую, если честно, совсем не вижу.