– Тогда почему вы поцеловали меня?
– Никогда еще не целовалась с усатым мужчиной.
– Вряд ли это может служить объяснением…
– Вы правы. Но это объяснение ничем не хуже тех, которыми многие прикрывают свой уход в монастырь.
– Тогда мне нет смысла оставаться дольше, – печально проговорил офицер.
– Наверно, нет. Уже половина двенадцатого.
– Алабама, вы совершенно невыносимы. Вам известно, какая у вас репутация? А я все равно предлагаю вам руку и сердце…
– И сердитесь, потому что я не делаю из вас жертву, честного мужчину.
Молодой человек тут же стушевался и словно бы спрятался за обезличивающим всех военным мундиром.
– Вы пожалеете, – недовольно проговорил он.
– Надеюсь, – ответила Алабама. – Мне нравится платить за то, что я делаю, – тогда я чувствую себя в расчете со всем миром.
– Вы похожи на диких команчей. Зачем вам нужно притворяться злой и жестокосердной?
– Может быть, вы правы – в любом случае, в тот день, когда я раскаюсь, напишу «простите» в уголке приглашений на свадьбу.
– А я пришлю вам свою фотографию, чтобы вы не забыли меня.
– Хорошо – если хотите.
Алабама закрыла дверь на щеколду и выключила свет. Стоя в непроглядной темноте, она ждала, когда глаза начнут различать контуры лестницы. «Может быть, следовало бы выйти за него замуж, ведь мне скоро восемнадцать, – попыталась она размышлять здраво, – и он бы неплохо заботился обо мне. Пора подумать о будущем». С этими мыслями Алабама поднялась по лестнице.
– Алабама, – услыхала она тихий, едва различимый голос матери, донесшийся к ней из потока темноты, – утром с тобой хочет поговорить твой отец. Не опаздывай на завтрак.
Сидевший за столом с серебряными приборами судья Остин Беггс выглядел человеком уверенным, трезво мыслящим и глубоко погруженным в свои мысли. Он был похожим на выдающегося спортсмена, замершего в неподвижности, – перед тем моментом, когда ему надо выложиться до конца.
Он сразу постарался взять верх над Алабамой.
– Имей в виду, я не позволю, чтобы из-за тебя мое имя трепали на всех углах.
– Остин! Да она же только что окончила школу, – Милли попробовала урезонить мужа.
– Тем более. Что тебе известно об этих офицерах?
– По-жа-луй-ста…
– Джо Ингхэм рассказал мне, что его дочь привезли домой неприлично пьяной, и она созналась, что это ты напоила ее.
– Она сама пила. Мы праздновали новый набор в офицерской школе, и я налила джин в медицинскую фляжку.