От мыслей о бегстве меня отвлекло повышение тона. Незнакомый мужской голос – довольно низкий – звучал раздражённо и вопросительно. Отец отвечал на удивление ровно и спокойно, словно пытался уговорить собеседника. Сердце забилось сильнее. Папа не хочет отдавать меня! Он просит чёрного вдовца уехать восвояси! Я подкралась к двери и, прижав ухо к замочной скважине, стала вслушиваться в слова.
– …Такая жертва со стороны молоденькой девочки, господин Бетц!
– Я спасаю её, барон. Спасаю, – вкрадчиво возражал отец, – доверяю вам, а семью возвращаю к привычной жизни. Поверьте, иначе мы все погибнем! Сын, невестка, внучка, жена… нам ничего не останется, как выставить поместье на продажу, чтобы покрыть долги.
– Давайте я ещё раз ссужу вам деньги? Этот год обещает быть благоприятным, период неурожаев пройден…
– Нет. Господин Кофр, я ценю ваше участие, но будем действовать по первоначальному плану.
Гость, понизив голос, произнёс длинную тираду, я смогла разобрать только последнюю фразу:
– …Было бы ей лет двадцать пять хотя бы. Ведь совсем ребёнок!
– Это к лучшему, барон, – юлил отец, – к лучшему. Возможно, ваши враги сжалятся над девочкой.
– Ладно, – холодно сказал мой будущий муж, – зовите.
Я отпрянула и с ужасом уставилась на дверь. Скрипнув, она приоткрылась, отцовский баритон проник мне в самое сердце:
– Романта! Ждём тебя.
Прежде чем сделать первый шаг, глубоко вдохнула, словно боясь дышать одним воздухом с тем, кто ждал меня в отцовском кабинете. Задержки хватило ненадолго. Встав в центре расстеленного на полу красного ковра, я с шумом выдохнула. Повисла тишина. Даже кукушка смолкла. Или её голос заглушали плотно закрытые рамы окна кабинета. Дверь тоже захлопнулась за мной. Сбежать теперь не получится.
Не проронив ни слова, я разглядывала будущего супруга, точнее будет сказать: моего всемогущего хозяина. Он оказался не старым. Выглядел лет на сорок. Поджарый. Густые русые волосы были зачёсаны назад и слегка вились. Аккуратная бородка смотрелась задорно. Небольшой нос не казался хищным. А глаза… В них было столько боли и страдания…
Я нарочно не поздоровалась, но мужчины не заметили моей показной неучтивости. Жених, сохраняя страдальческое выражение лица, смотрел на меня. Отец, словно окаменев в подобострастной позе, не отводил взгляда от него. Молчание затягивалось. Не выдержав, я заговорила: