Эта неожиданная измена удивила и потрясла двор, скомпрометировала знатный род Бельских и их старых союзников Воротынских. Одного из главных воевод Ивана Бельского и князя Ивана Воротынского вместе с юными сыновьями взяли, оковали цепями и заточили на Белоозеро как единомышленников отъехавших тайно в Литву.
Елена обдумывала, в какой незамысловатой форме предложить регентскому совету назначить конюшим своего фаворита Ивана Овчину, чтобы «семибоярщина» пошла у нее на поводу. Как никогда, все обстоятельства складывались в ее пользу. Она ждала Ивана, чтобы увязать с ним последние детали в сложных боярских играх ради власти в думе.
Скрипнула половица в тереме, и, легонько наклоняясь под низкой притолокой из-за своего отменного роста, неторопливо по-хозяйски вошел румяный русоволосый красавец Иван Овчина. Остановился как раз напротив великой княгини, пожирая счастливыми влюбленными глазами, без слов обнял ее своими сильными руками за гибкий стан и притянул к себе. У Елены само собой раскрылись губы – и был сладчайший поцелуй в теплые алые губы князя, и его душистые усы защекотали ее нос и щеки. И безумно-горячая волна желания пробежала по напряженной женской спине и растворилось сладкой судорогой в широком тазу Елены. Она таяла в его руках, и могла бы, независимо от своей воли растаять снежной бабой или снежков в его горячих ласковых руках, и тогда он взял на руки, поднял на уровень груди и понес в глубь комнаты к широкой кровати.
Еще недавно эта кровать, где она чуть ли не каждую ночь разделяла страсть с любовником, ее смущала и даже пугала, еще недавно каждый раз перед мужским натиском и бурными ласками она стыдливо закрывала глаза и шептала в темноту – «Ой, ведь грех-то какой… до сороковин-то…»
Но все так быстро проходит, и смущение, и стыдливость, все-все, и сегодня Елена уже сама закинула руки за голову Ивана, обняла за шею призывно, с таким же ответным пылом. И шепчет, шепчет, как истомившаяся:
– …Люблю, люблю тебя, милый… За день со вчерашней ночи соскучилась по тебе… Что со мной, не знаю… В любовь, как с золотой цепи престольной сорвалась… Никого кроме тебя не надо… – И уже обнимая и извиваясь в страстных объятьях, нежнейшим шепотом-дуновением. – …Только ты, родимый, и чада мои, два сынка моих ненаглядных… только ты, милый… любовь моя…. О-о-о…