Лелеял и холил юный государь свою драгоценную нежную чистую женушку, знал, что такое счастье истинной любви только раз в жизни выпадает – и все, как ни зови, как не лей слезы, больше в жизни такого уже счастья не выпадет… Это уже Иван знал точно, ни разу на этот счет ни с кем не обмолвившись – такое тонкое, дарованное свыше чувствие судьбы, было запрятано на глубине души государевой, и нечего было его выволакивать на поверхность сует и дрязг жизненных, чтобы не сглазить… Ведь не чувствие своей собственной судьбы, породненной с судьбой обожаемой и единственной на всем белом свете и сплетенной с судьбой своего народа русского – это греху унынию сродни… А царь все грехи своей юности и жестокого своенравия добрачного – светлой любовью царицыной очистил, народной любовью к царице и к себе искупил, покаявшись и возлюбив еще сильнее и возвышенней…
Ведь когда в Москве говорили об «эпохе чудных перемен» в самом царе и его царства Третьего Рима, прежде всего говорили о благотворном влиянии на Ивана Грозного первой покровительницы нищих и сирых на Руси – царицы Анастасии. Конечно, царице много пришлось пережить и побеспокоиться из-за характера юного супруга, одновременно сильного, вспыльчивого, жестокого, прекрасно и слабодушного.
Царь как великолепный актер с блестящими врожденными артистическими задатками – наверное, в матушку Елену или в бабку Софью – понимал очень важное и тонкое в их супружеских венценосных отношениях. Когда умница и скромница царица чувствует себя с ним, царем, словно в античной трагедии на подмостках сцены – Жизни Монарха – на которой ей приходится постоянно усмирять дикое, жестоко-зверское в царе, которого она бесконечно любит и в то же время постоянно боится и пытается приручить к себе. Иван знал, за что он больше всего любит свою суженую, ниспосланную ему свыше Анастасию – за кроткое очарование душевной красоты и юности, смирение и покорность, перед которыми пасовали его сила, жестокость, буйный нрав, проявленный смолоду. Своей слабостью, покорностью, беззащитность перед царем и окружающим жестоким миром, Анастасия добивалась того, чего никогда нельзя было добиться силой, упрямством, непробиваемой броней и настойчивостью иного властного женского характера. Потому и счастлив был царь с царицей в освященном церковью браке ярких противоположностей, где очевидные минусы характера царя уравновешивались не менее очевидными гармоничными плюсами женского начала: потому и молитвенное вдохновенье им открывалось во всей полноте и благодати только вместе. Когда в единой молитве царя с царицей их души открывались и напрямую общались Господом, когда ее душа откликалась и верила прежде всего в Божью благодать милосердного Бога, а его душа, измученная боязнью гнева Божьего, внушенного царю Сильвестром, смягчалась верой в благовест Господа…