Воспоминания о последних полутора сутках, что я провела перед тем, как сдаться лихорадке, вызванной холодом и нервным истощением, постепенно возвращались, вызывая в голове болезненные спазмы. Заставив себя приподняться на подушках, я налила стакан воды и, отыскав среди баночек болеутоляющий порошок, отмерила себе нужную порцию, предварительно убедившись по вкусу и запаху, что он приготовлен верно. Даже столь нехитрое действие потребовало от меня огромного количества сил, и, вернув стакан на столик, я сползла на подушки, надеясь поспать еще немного.
В дверь деликатно постучали.
– Войдите, – отозвалась я. Голос звучал хрипло, надтреснуто.
Горничная, невысокая женщина средних лет, проскользнула в комнату с горячей грелкой в руках.
– Миледи. – Она чуть присела, поклонившись, и, не дожидаясь ответа, опустилась у изножья кровати.
Я наблюдала, как женщина ловко вытаскивает остывшую грелку и меняет ее на новую, и не могла решить, стоит ли заводить разговор.
Закончив свою работу, горничная окинула меня равнодушным взглядом.
– Обед принесут в час пополудни, – сообщила она мне и, еще раз поклонившись, вышла из комнаты, плотно затворив за собой дверь.
* * *
В течение следующих нескольких дней, которые я провела в постели, горничная заходила ко мне только для того, чтобы оставить на столике поднос с едой, а после забрать его почти нетронутым, да поменять грелку или перестелить белье. Никогда женщина не пыталась заговорить со мной, а на вопросы отвечала уклончиво или предпочитала отмалчиваться. Лорд Кастанелло не появлялся вовсе. Когда же я поинтересовалась у горничной, зашедшей за подносом, могу ли увидеть супруга, женщина смерила меня долгим взглядом и сухо произнесла:
– Милорд не имеет привычки рассказывать нам о том, где находится, миледи. А теперь прошу меня извинить.
Дверь вновь захлопнулась, отсекая меня от прочих обитателей поместья, и я устало откинулась на подушки, все еще не чувствуя в себе силы выйти за порог комнаты.
Все это до дрожи, до оторопи напоминало тот, другой огромный дом, где я оказалась невольной пленницей, в надежде расплатиться с долгами, оставшимися от второго мужа, беспечного гуляки Лайнуса, приняв предложение Грэхема Ридберга. После роскошной и пышной свадьбы, устроенной лишь для того, чтобы пустить пыль в глаза всем сплетникам, распускавшим грязные слушки о, скажем так, нетрадиционных предпочтениях уважаемого господина, Грэхем привез меня в свою загородную усадьбу и полностью потерял ко мне всякий интерес. Наши встречи ограничивались лишь редкими выходами в свет, где мне надлежало производить впечатление довольной и счастливой госпожи Ридберг, не обращая внимания на крепкую, до синяков, хватку, которой Грэхем стискивал мое плечо, расточая во все стороны обаятельные улыбки.