– Не-а, нельзя. Захлебнётся, – и опять заржали.
Как ни странно, но к утру проспавшись и выпив огуречного рассола, Иван Тимофеевич, как ни в чём небывало, отправился на работу. Он не только не заболел воспалением лёгких, но не подхватил даже лёгкого насморка. Вот это и есть русская натура!
Через несколько дней работы «на льне» волосы перестали расчёсываться совсем. Варвара сидела на крыльце школы и пыталась пальцами хотя бы разделить слипшиеся пряди, когда к ней подошёл Тимоха.
– Хотите, мать баню истопит? – спросил Тимоха, сочувственно глядя на Варю. – Жалко такие волосы драть. – Тимоха давно уговаривал мать «истопить девкам баню».
– Да, может, им не нужно, – отмахивалась Евдокия Ивановна.
Но девчонки были счастливы. Крохотная банька стояла на самом берегу деревенского пруда и топилась по-чёрному. Девчонки осторожно вошли в тесный предбанник. Скинув одежду, они распахнули дверь в парную и сразу захлебнулись упругим воздухом, насыщенным запахами мяты и чабреца. Котёл с водой грелся прямо в парной. В деревянной шайке лежали запаренные берёзовые веники. Тут же стояла липовая кадка с холодной водой. На краю кадки висел деревянный черпак. Городские, они видели подобную экзотику первый раз в жизни. Мыться в такой бане – нужна была сноровка.
Сорока с хрустом охаживала Варьку веником, отчего тело горело, а Варька, лёжа на полке, только сладко жмурилась как кошка, объевшаяся хозяйской сметаны. Поменявшись местами, теперь Варька с задорным остервенением, в отместку, колотила Сороку по пяткам. Галка визжала и сучила ногами. Вдоволь нахлеставшись девчата, боясь залить огонь или измазаться сажей, ополоснулись и освободили место следующей паре. Намотав на головы полотенца, они вышли из бани. На тропинке их догнал Тимоха и пригласил в гости попить чаю. Распаренная Сорока лениво отнекивалась, но Варя ломаться не стала и они, не спеша, пошли за Тимохой.
В доме, куда он их привёл, посередине большой комнаты стоял длинный стол. На столе пыхтел настоящий медный самовар. Большие красные чашки в белый горох торжественно выстроились в почётном карауле около самовара. Сушки, карамельки и прочие угощения притихли, ожидая, когда хозяева начнут чаепитие. Во главе стола, положив голову на сложенные перед собой руки, сидел Иван Тимофеевич. Казалось, что Иван Тимофеевич спит. Но он не спал. Время от времени хозяин поднимал голову и строгим голосом произносил одну и ту же фразу: «Евдокия Ивановна!» – после чего голова его безжизненно падала, и на некоторое время он затихал опять.