Слепой совершенно не умел плакать. Слёзы, накапливаясь, не знали, как им себя вести, падать ли просто вниз или растекаться по щекам… спасал рукав рубашки. Рукава – опытные в этом деле товарищи.
Счастливчик мало что понял в мокром монологе, но почувствовал неуловимо близкое и до боли знакомое.
– Вот что, – сказал он тихо, – сейчас идём ко мне, сядем, и ты всё расскажешь спокойно, по-человечески.
– Что значит, «по-человечески»? – удивился собачонок. – Он что, по-собачьему сейчас всё это говорил? Мне, что ли, он всё это рассказывал? Ну вы, двуногие, даёте!
С тех пор, как Стажёр похитил его из небесной канцелярии и отправил в Москву спасать Счастливчика, собачонок каждый день узнавал новое о человеках, которые нагло считали себя старшими братьями собак. Приходилось мириться с этим, настораживало только и пугало, что глупостей на земле старшие братья совершали гораздо больше, чем братья младшие.
Собачонок поудивлялся ещё пару минут, а потом весело побежал за человеками.
Традиционный послезащитный банкет проводился по соседству в столовой № 4, известной в округе под названием «Три коня». «Алиготе» с жемчужной ниточкой, крымская «Массандра», «Столичная» быстро стирали границы между аспирантами, доцентами и профессорами. Научные темы понимающе уступали место весёлым воспоминаниям, ностальгическим вздохам и «адавайтевыпьемза».
Берлен уже полчаса упрашивал писателя отдать ему «PRESENT CONTINUOUS» для полёта. Изрядно примассандренный писатель отказывался.
– Ну почему, – в который раз спрашивал Берлен. Писатель молча наливал свою рюмку, выпивал залпом, причмокивал, выдыхивал, переводил взгляд на собеседника, выдерживал паузу и только потом категорично произносил:
– Сам полечу!
После очередного самполечу к ним присоединился трезвый Ковырякин.
– Слушай, а где Слепой и Лутэ? Я что-то не видел их здесь.
– Не знаю, – пожал плечами Берлен, – я с ними вместе сидел на собрании, потом не видел…
– Вашу Луту забрал Бескрылый, – дыхнул перегаром Писатель. – А её парень, кстати, а почему слепой, он совсем и не слепой, зрячий он, он остался в зале. До сих пор там сидит, наверное.
– Что значит забрал? – встревожился Ковырякин. – И кто такой Бескрылый?
Берлен начал быстро трезветь, вспоминая таинственного незнакомца рядом с Лутэ. Оба они впились взглядом в порядком захмелевшего Писателя и с трудом выдержали его преочень театральную паузу.