Школьники выяснят, что весь пролог состоит из трёх сложных предложений. Первое является
зачином, определяющим место и время действия и знакомящим читателя с «котом учёным», который и «песнь заводит», и «сказку говорит».
Центральная часть пушкинского «Лукоморья» – рассказ о «чудесах», тоже вошедший в пределы одного предложения. Наконец, последнее предложение является
концовкой, характерной для русской сказки («И там я был, и мёд я пил…»).
Комментарий к каждой части вступления – от зачина к концовке – определит последовательность разбора пушкинского «Лукоморья».
В основу стихотворения, как уже отмечалось, положены присказки, повторяющиеся в одной из записанных рукою Пушкина сказок его няни Арины Родионовны. Вот одна из присказок: «Что за чудо… вот что чудо: у моря-лукоморья стоит дуб, а на том дубу золотые цепи, и по тем цепям ходит кот: вверх идёт – сказки сказывает, вниз идёт – песни поёт». Присказка близка пушкинскому зачину. Школьники попытаются выяснить, в чём состоит различие присказки няни и пушкинского зачина: кот в няниной сказке ходит по цепям верх и вниз, а у Пушкина – направо и налево. Но главное различие заключается в том, что в пушкинском стихотворении кот назван «учёным» – ведь он складывает песни и сказки. В «Лукоморье» говорится и о времени действия («и днём и ночью»). Наконец, пролог к «Руслану и Людмиле» отличается от присказки няни стиховой формой, которая благодаря ритму и рифмам сообщает картине особую, неповторимую выразительность.
В продолжении разбора стихотворения целесообразно прислушаться к тому, что говорит о пушкинском вступлении к поэме «Руслан и Людмила» писатель М. Горький в своей повести «В людях»:
«Пушкин до того удивил меня простотой и музыкой стиха, что долгое время проза казалась мне неестественной и читать её было неловко. Пролог к «Руслану» напомнил мне лучшие сказки бабушки, чудесно сжав их в одну, а некоторые строки изумляли меня своей чеканной правдой.
Там на неведомых дорожках
Следы невиданных зверей, –
мысленно повторял я чудесные строки и видел эти, очень знакомые мне, едва заметные тропы, видел таинственные следы, которыми примята трава, ещё не стряхнувшая капель росы, тяжёлых, как ртуть. Полнозвучные строки стихов запоминались удивительно легко, украшая празднично всё, о чём говорили они; это делало меня счастливым, жизнь мою лёгкой и приятной, стихи звучали, как благовест новой жизни».