На горизонте Мраморного моря - страница 61

Шрифт
Интервал


– Такое тоже случается.

– Не знаю, как вы, но я думаю, вряд ли кто станет счастлив, покинув свою страну, свой дом. Во всяком случае, я на это не способен. Скрывать не буду: натерпелся я за свою жизнь и унижений, и коммунистического бреда. Что уж. Такова наша еврейская доля. Нет. Я не осуждаю моих, что сейчас в Израиле. Наоборот: грущу по ним. А они там плачут по России. Не все, конечно. Может, это болезнь – привязаться сердцем, к тому месту, где рос гадким утенком, мерз, мучился? Ведь говорят, и любишь больше всего того, с кем выпало больше всего перенести. Может это неправильно? Никому не желаю той участи, что выпала нашему советскому народу. Я не говорю, сейчас, о тех, кто не испытывал похожих чувств. Кому-то же был нужен, этот идиотизм. Но я к ним не отношусь. И все равно. Все равно, с болью наблюдаю за тем, как рушится здание, в котором я родился, прожил свое детство и молодость. И я не знаю, чего и ждать. Но что не говори, мы народ терпеливый. И русские, и евреи. Что будет – то будет. А мы, тем временем, будем работать и откладывать на черный день. Кто знает, как все повернется. Может, и впрямь, придется уезжать. Думаю, только, что молодым, это предприятие, много легче дается. Но ни тебе, Петя, ни Саше, такой перспективы не желаю.

– Да, я, ни за какие коврижки не уеду. – пробасил Саша.

– А Олегу? – ехидно поинтересовался Петр.

– Да и Олегу тоже. Но, он – отдельный случай. Все-таки, еврей.

Олег ничего не ответил. Он был не из тех, кто любил вспоминать о своей национальности.

– Какой-то сионизм получается. Если мы не евреи, то и права у нас не те.

– Да, нет. Это я так. Нам же хуже. Вы, у себя дома. А мы, и дома не дома. Во всех домах чужие. Я говорю о том, к чему лежит сердце. А поступать, конечно, каждый волен, как пожелает.

– Еще немного и я разрыдаюсь – с доброй издевкой произнес Саша. – Россию любишь как женщину. И уже не ясно извечная еврейская тоска в твоих глазах или русская… Я тоже привязан к нашей земле. Что и говорить: женщина – на пока, Россия – навсегда.

– Это как? – с интересом в голосе откликнулся Петр.

– Жену свою так не люблю, наверное. Хоть с каждым месяцем, привыкаю к ней все

больше и больше. Если так пойдет и дальше, то и без нее своей жизни представить не смогу. Поверите ли? Когда женился, был как к бабе, к ней равнодушен, честно говоря. Ну не то, чтобы совсем меня не привлекала. Но предложи мне еще, что-нибудь стоящее, на тот момент, – предложение бы рассмотрел. В общем, она была просто лучшим из того, что подвернулось мне под руку. Девка – не дура, симпатичная, с бабульками. Меня устроило. Когда жить стали – все вроде бы клево – и материальный уровень подтянул, и то и се. Но душе стало тесно. Иной раз, специально своих корешей гопников созову. Набухаемся дома, пока ее нет, орем, бутылки раскидаем. Один раз окно разбили. Она придет – шок, истерика, скандал. Выгонит нас взашей. А мне нужно это было. Как пар из котла выпустить. Потом, конечно, прощения прошу, любовь, ласки. Это она у меня очень даже любит – в момент оттаивает. А у меня на душе осадок поганый. Никак не мог поначалу приспособиться и отказаться от того, что было моей жизнью до нее. Да и сейчас, честно говоря, не очень-то я отказался. Накось выкуси! Чтоб я отказался от моих корешей, матери, брата, и просиживал бы только штаны с ее понтовыми подругами и папашиными знакомыми!