Май повеял душными, сводящими с ума запахами цветущих деревьев. Девушка остановилась, опершись на дверной косяк. Воспоминания, затуманенные то ли глухими откликами боли, то ли изрядным количеством пьянящего вермута на голодный желудок, все-таки достигали сознания, но были какими-то нечеткими. Образ загорелого черноволосого красавца медленно постепенно вырисовывался перед ней. Ясно видны почему-то были только глаза, возможно, самые красивые глаза в мире, и нужно признать – его тело… Ася сделала большой глоток ароматного вермута из горлышка.
– Да видно не технически все же. Видела б ты себя сейчас.
– Ты, как никто, знаешь мое отношение к мужчинам. Не в моих правилах бросаться на все сладкие леденцы. Можно испортить фигуру, знаете ли. Но, вот думаю, что тогда, именно я поступила некрасиво. Ведь я практически воспользовалась Федором, как вещью. Хотя все решили, что это он воспользовался мной. – Девушка вернулась за стол.
Вспомнился разговор с отцом в тот день, когда он просто был вне себя от ее выходки.
– Настя-Настя! Я не умаляю вины этого мерзавца, но ты виновата не меньше! Как можно было допустить подобное поведение? Как можно было вообще связаться с этим… с этим… – Отец практически задыхался от гнева. – Ты – женщина! Ты – моя дочь! Как может женщина вести себя настолько легкомысленно, настолько постыдно и настолько отвратительно? – Брезгливое выражение исказило правильные черты лица Григория Вересковского. – Все, хватит! Мне некогда с тобой разбираться. Поедешь со мной в Париж, чтоб под боком была. Отсидишься в номере, подумаешь над своим поведением, а после отправишься доучиваться подальше отсюда! Нет, не в Европу. На Донбасс поедешь, в Донецк. Там учебные заведения на уровне, будешь думать о повседневном существовании, о работе, чтоб не оставалось времени на глупости.
– А, как же вы собираетесь за мной присматривать, отец? Отправите со мной няньку? Дуэнью для непослушной дочери наймете? Или… хм… – Ася на мгновение ухмыльнулась в догадке. – Ах, ну, да… – Она сгримасничала и выдала:
– Блюсти-то больше не-че-го!
В ту же секунду хлесткая пощечина обожгла щеку, на глазах выступили слезы.
– Не смей мне дерзить!
Отец прежде никогда не поднимал на Анастасию руку, несмотря на их постоянные стычки и ее, с детства взрывной характер, о существовании которого на тот момент все успели порядочно позабыть. И сейчас, отдаленная годами от того мгновения, Ася непроизвольно коснулась рукой щеки, снова почувствовав комок обиды на отца. Она посмотрела на подругу и продолжила: