Он не может читать своими глазами, но не мыслить не может. Тетя Шура сейчас – как продолжение старика. Она – его руки, ноги, а с некоторых пор еще и глаза: она часто читает ему, иногда до полуночи, то текущую прессу, то книги на указанной им странице. У старика идеальная память, и он знает, где и что написано в разложенных на столе огромных фолиантах.
Каждый день – это еще один поворот мысли, малое просветление души. Что-то очень важное должен понять еще старик. И тогда он умрет. Без него будут вставать над землей рассветы, и сиять умытое дождем небо, и зеленеть трава. А когда-нибудь и мы, если будем достойны, доживем до чистой глубокой старости.
– Учись, Валерка, пока я жив, – говорил он мне. – Вдруг да пригодится когда-нибудь. Сейчас мы с тобой дробь будем лить.
Дроболейки у него были простейшие: консервные банки с ручками из стальной проволоки, как у носилок, и с пробитыми гвоздиком отверстиями в дне. Диаметром полмиллиметра – для литья мелкой дроби, на утку. Для более крупной, четверочки – отверстия побольше, с миллиметр. В ведро с водой друг ставил вертикально трубу с «окнами» по бокам и пазами на верхнем торце, в которые вставлялись «ручки» банки. Вот и вся конструкция в сборе. Тигель с кусками расплющенной свинцовой кабельной оболочки друг помещал на газовую плиту, зажигал пламя и объяснял мне:
– Сейчас свинец расплавится, я буду лить в банку, а ты постукивай по ней этой ложкой быстро-быстро, вот так.
Наливаемый им в дроболейку расплав сыпался, как дождь, из отверстий круглыми частыми каплями, которые в воде тут же превращались в серый металлический горошек. После того как весь свинец был вылит в воду, Володя зачерпывал со дна горсть мокрых тяжелых шариков:
– Смотри, какие дробинки получились стандартные. Если б один отливал, я б по банке не мог постукивать и шарики отлились разного размера. Сейчас мы дробь промоем хорошенько, просушим. Потом откалибрую ее через решета. Накатаю сковородой – для плотности.
– Володя, а не проще дробь готовую купить? Или она дорогая?
– Да нет. Можно и готовые патроны купить. Понимаешь, мне сам процесс нравится. Я к охоте еще в школе пристрастился. Была у меня одностволка незарегистрированная, о которой даже родители не знали, и часто я в выходной тайком уматывал зимой в лес с разложенным ружьем в рюкзаке. Тогда на это проще смотрели, у многих в шестидесятые-семидесятые были левые стволы охотничьи. Ну, поймал бы охотнадзор – просто конфисковал бы стрелялку, и все проблемы. Дробь сам отливал всегда. Пороха не достать, так я серой от спичек патроны заряжал. Ну, это баловство все, конечно, было, не охота.