– Да, Август. Они подозрительно живучие. Тут что-то не так. Охрана не зоркая.
– Софоний, немедленно приготовь документ, в котором я дарую свободу волнуемым.
– Август! – вскрикнул изумлённый Тегеллин.
– А то, что мне надо, ты разве не понял? – мягко спросил Нерон и озорно рассмеялся.
– Догадываюсь, Август, – нерешительно ответил Тегеллин, ничего не понимая.
– В тот час, когда я предложу Иосифу выйти на арену, ты прочитаешь мой дар.
– А после его смерти, что сделать с волнуемыми?
– Удавить всех. Надоели! – зло прорычал Нерон. – Тысячи жалоб поступают мне на волнуемых! Я уничтожу заразу. А их Храм в Иерусалиме превращу в песок!
Нерон приятно улыбнулся своей жене и мягко сказал:
– Мой положительный ответ вы узнаете завтра в Большом цирке.
Глава пятая
Император покрутил в пальцах крупный изумрудный камень, окинул взглядом трибуны с людьми, орхестру, где сидели его друзья, полководцы, мягко улыбнулся Иосифу и сказал:
– Ведь ты жаждешь получить высшую награду империи: поцелуй бога?
– Да, Август.
– Иди туда. Дайте ему оружие древнего римлянина.
– Август, что это за оружие? – смеясь, спросил Тегеллин.
– Палка с обожжённым концом.
Под трибунами прозвучал рёв льва. Иосиф вздрогнул. Нерон дружелюбно, располагающе улыбнулся Иосифу.
– Иосиф, я вижу на твоём лице счастье. Ты будешь ещё более счастливым, когда Тегеллин прочитает мой дар о «волнуемых Христом». Ты получишь сей дар из моих рук, когда вернёшься оттуда, – и Нерон медленным героическим жестом руки указал вниз на арену, покрытую песком.
Тегеллин тонко хохотнул и плотно сжал губы, увидев строгий, неодобрительный взгляд Нерона, раскатал свиток и начал громко читать дар. В нём подробно, с римской точностью, перечислялись убытки, обращённых в рабов людей, материальные потери за годы рабства, возмещения потерь государством, а так же права и обязанности, которые полагались вольноотпущенникам, и местожительство.
В цирке было тихо. Все понимали, что император обрёк человека на смерть. Но император знал, что все эти мелочи жизни будут вскоре забыты людьми. А в их памяти останется дар еврею, милосердие Нерона ко всем народам империи.
Он рывком встал с кресла, словно торопясь, полный скрытого, но хорошо видимого волнения, принял позу государственного мужа, простёр правую руку в сторону читавшего документ Тегеллина. Шумно, горестно вздохнул так, что эхо заметалось над цирком.