У него забурлила кровь в жилах от мысли, что могло произойти между ними в его жилище. Иосиф занимал дом в приморском городе. Очищенный, Иосиф попытался читать молитву против блуда и женщины. Но спохватился. Ведь он вёл девушку к себе и жаждал её любви.
– Что с тобой случилось, любимый? – спросила Акта греховным голосом, прижимаясь к нему, ослабляя его душу этим движением своего тела, нежно заглянула в его лицо греховным взглядом, ещё более ослабляя его.
Он опьянел. Его поступь стала неуверенной, непрочной. Иосиф услышал странный, незнакомый ему голос, а по всему выходило, что голос был его:
– Акта, я очищенный молитвой и водой…
– Я тоже приготовилась, – весело, озорно ответила девушка и многозначительно добавила: – Помылась хорошо.
От этого намёка у него закружилась голова от сильного тока крови. Ноги задрожали. Он оступился. Акта нежно обняла его пояс и повела в дом.
В триклинии Акта быстро скинула с худеньких плеч претексту, возлегла на ложе и чувственным голосом сказала:
– Я слушаю твою философию.
– Вот она, – хрипло и трудно ответил Иосиф, торопливо покрывая поцелуями её тело.
После того, как Нерон отправил письмо в сенат, написанное Сенекой, он, чувствуя неуверенное своё положение как императора, приказал легатам своих новых легионов готовить армию для нападения на Рим. Он ждал ответ сената, и каждый день собирал полководцев у карты Рима, вновь и вновь обсуждая с ними детали похода и уничтожения города.
– А живых я продам в рабство.
Он хотел, чтобы его угроза напугала сенат и народ Рима. Для этого были спешно отправлены Тегеллином «любопытствующие» с заданием распространить слух на улицах города о гневе Нерона. Сенаторы не решались обсуждать дело о гибели божественной матери, так как были уверены, что северные легионы могли в любой день двинуться на Рим, чтобы отомстить императору за убийство Августины, а так же перебить тех, кто поддержал Нерона. Сенаторы под разными предлогами отказывались являться в храм Юпитера Благого и Величайшего. Консулы вынуждены были собирать их на заседания с помощью преторов и сенатской стражи, и порицали за отсутствие гражданской совести. Но оба консула не решались говорить об убийстве божественной матери. Неопределённость царила в сенате. Народ, то есть «чернь», как презрительно именовали аристократы простолюдинов, многотысячными толпами перемещались на Форуме, на Эсквилине, стояли перед храмом Юпитера Величайшего и Благого. Сенаторы, опасаясь за свои жизни, не зная, что делать, что желал народ, посылали гонцов в толпу со списками новых театральных зрелищ, травлей, раздавали деньги на проституток. Народ быстро расходился по циркам, театрам, а бегом шёл в лупанары, так как естественные нужды были более весомы, чем зрелища. Но появлялись новые толпы людей, жаждущие получить сенатские милости. На Форуме многотысячную толпу поразило то, что статуя Юпитера изменила своё положение. Олимпийский громовержец стоял, обратившись своим строгим лицом к статуе Августа, протянув к нему правую руку, словно благословлял или укорял. А Нерон, скупо улыбаясь, смотрел в сторону.