В храме Юпитера Благого и Величайшего затихли голоса. Все смотрели на божественную мать, которая твёрдым, уверенным шагом направлялась по проходу между лавками с сенаторами в сторону трибуны, где находился её сын, растерянно глядевший на мать. Люди поняли, что Агриппина решила сделать и, потрясённые её поведением, оцепенев, следили за нею, ожидая наступления постыдных минут в жизни сената и империи.
Ещё была надежда у сенаторов, что божественная мать хотела сесть на переднюю лавку напротив сына. Но она прошла вперёд и начала подниматься по ступеням на трибуну. Казалось, что момент величайшего позора был неизбежен. Оставалось не более десяти секунд, необходимых для того, чтобы Агриппина дошла до курульного кресла консула и села в него рядом с сыном.
Сенека, сидевший на передней лавке, громко сказал:
– Принцепс, что же ты медлишь? Поприветствуй свою божественную мать.
Нерон вскочил с кресла настолько быстро, что едва удержался на дрожащих ногах и, как пьяный, раскачиваясь из стороны в сторону, пошёл навстречу матери. Тогда Сенека вновь воскликнул:
– Принцепс объявляет перерыв!
Сенаторы поднялись с лавок и, опрокидывая их, почти бегом покинули зал, чтобы Агриппина, если она по-прежнему желала сесть в кресло консула, то могла бы это сделать в пустом зале без нанесения позора сенату и империи.
Агриппина остановилась и с яростью взглянула на Сенеку, как ударила. Он спокойно выдержал её взгляд. Божественная мать повернулась спиной к сыну, чтобы уйти из зала, но остановилась и, сдерживая себя, несколько раз глубоко вздохнула. И только после этого она холодно посмотрела на Сенеку, на бывшего своего друга, который в прошлом был мужем её младшей сестры Ливиллы и был отправлен Калигулой в ссылку. Божественная мать заговорила подрагивающим голосом:
– Ты сгнил бы на острове. Я спасла тебя, вернула в Рим, осыпала тебя золотом. И ты же предал меня, мерзавец! – Не отрывая ненавидящего взгляда от Сенеки, она сильным жестом руки указала на растерянного Нерона. – Ты думаешь властвовать над ним вечно! Ты не знаешь его!
Он улыбнулся Агриппине приятной улыбкой и, хлопая в ладоши, воскликнул:
– Августина, ты показала игру, достойную только божественной матери. Я наслаждался, наблюдая твою игру.
Она с трудом сдержала своё желание броситься на Сенеку и вцепиться ногтями в его напомаженное морщинистое лицо или крикнуть, что он старик, изображающий собой юношу. Агриппина ещё раз глубоко вздохнула и молча вышла из храма.