Когда Элиазар увидел совершенно голого Тиберия, который… о, Господи!.. стоял под срамным местом рабыни и принимал ягоды винограда ртом, то закричал:
– Это что такое!? В аду ли я!?
Услышав родной арамейский язык, всадник в великой досаде выплюнул изо рта виноградину, и поспешил к соплеменникам.
– Зачем вы сюда пришли? – резким голосом заговорил Тиберий.
– Закрой свой срам! Стыдно! Какой разврат! – крикнул Элиазар.
– Это не разврат! – так же резко заговорил всадник. – Это танцы!
– Танцы!? С открытым срамом!?
Тиберий затопал ногами и закричал на арамейском языке:
– Дикари! Дикари! Сидели бы у себя в Иерусалиме! Позорите меня! Что вы навертели на себя! Оденьтесь пристойно!
Его передний срам подрагивал, вероятно, тоже возмущённый поведением евреев. Элиазар яростным жестом пальца указал на низ живота всадника и громовым голосом завопил:
– А это и есть пристойная одежда?!
Тиберий с трудом усмирил в своей душе взрыв ответной ярости. Он быстро повернулся лицом к своим друзьям и клиентам, улыбнулся им натянутой улыбкой. Поискал и выбрал среди них себе замену, Бахуса. После чего Тиберий милостивым жестом приказал всем продолжать игру и танцы. А Элиазара и Иосифа он крепко взял под руки и едва ли не бегом повёл прочь, бормоча сквозь зубы:
– Опозорили меня. Только разбойники ночью ходят в такой одежде по Риму. О, боги, я уже забыл о вас, евреях, но вы снова достали меня. Сейчас вы пострижётесь, оденетесь в греческую одежду, иначе я говорить с вами не буду.
Он вошёл в комнату, сбросил с себя цветы, венок и возлёг на стол. Тотчас появился раб с инструментами для умащения. Он начал соскабливать с тела вельможи скребком старое масло. Два цирюльника по жесту Тиберия усадили в кресла Элиазара и Иосифа и начали подстригать их длинные волосы.
– Под Августа, – бормотнул Тиберий.
Его раздражение не утихало в душе.
– Да. Я помню. Я это забыть не могу… Когда я был прокуратором, я всё хотел делать на пользу евреям. Но этот проклятый фарисей Аристобул возмущал против меня народ. Он харкнул в меня, прокуратора. И хотя фарисей стоял далеко, но видимо ваш Бог или ветер… да, конечно, ветер подхватил харчок и бросил его мне под ноги. За такое государственное преступление любой прокуратор отправил бы фарисея на крест, а я молча пошёл дальше. А что творилось в моей душе… – вельможа шумно хмыкнул носом. – Только одни оскорбления от вас и поношения.