Забавлялся я долго. Но через три часа к стенду подошёл маститый художник с толпой поклонников, и меня попросили освободить место. Я мигом собрал вещички и отошёл. А когда обернулся – кольнула зависть. Художника штурмовали со всех сторон, а он стоял гордый и снисходительный.
На стенде, возле буфета, Дмитрий Юртаев читает свои стихи. И вокруг него тоже толпа. Люди смеются, дети так прямо хохочут. А Дмитрий – рыжее воплощение детства, раздаёт автографы.
Иду к выходу, а там толпа, ожидающая известную писательницу. Толпа плотная, не пробиться. Люди стоят уже больше часа, ждут Автора. Я тогда себе пообещал, что на встречах со мной такие же толпы собираться будут. Если не такие, как у известной, то хотя бы такие, как у художника.
Снедаемый завистью, спускаюсь в гардероб, а на детской площадке Надея Ясминска общается с тремя-четырьмя ребятишками. Хорошо ей и спокойно с такой маленькой аудиторией. И вполне она счастлива.
У меня вся зависть и прошла.
* * *
Кстати, о зависти. Это не такое уж и плохое чувство, если его использовать в мирных целях. Я и писателем стал из зависти.
В 1993-м году учился я в школе, был обычным трудноватым подростком в дырявых носках и застиранном свитере. Тогда все такие были, за малым исключением. Интересовался спортом, в основном теми видами, где кого-то били. Слушал на хрипящем магнитофоне зажёванные-пережёванные кассеты западных и отечественных рокеров. У меня сбивалось дыхание, когда симпатичная одноклассница проходила мимо, и я нарочито вел себя грубо и вызывающе. Вспомнить страшно. Всё-таки взрослым быть лучше.
А ещё я читал. Читал запоем всё подряд. Фантастику, детективы, классику. Однажды ехал в электричке, на столе валялся забытый кем-то справочник ветеринара. Пока ехали – я его два раза прочёл. Теперь знаю, что такое мастит у тельной коровы.
Так вот в эти смутные годы пришёл я как-то в школу и увидел одноклассника Пашку Сикорского, который что-то тайком писал в толстой тетрадке. Мы его ещё из-за фамилии подкалывали всё время. Мол, когда ты, Сикорский, вертолет, наконец, изобретёшь? А он даже не отшучивался. Наверное, изобретал.
– Здорово, – говорю.
– Привет, – бурчит Сикорский.
А сам от меня рукой тетрадь загораживает. Но так ведь, подлец, это делает, чтоб мне ещё интереснее стало.
– Что пишешь?
– Ничего.