В моей комнате висела небольшая цветная литография – копия с картины, изображавшей Пушкина, читающего «Послание в Сибирь» Марии Волконской. Я хорошо помню, что автор-художница (вот прямо вижу: несколько взволнованная молодая женщина) приходила к нам домой еще на Пироговку и со словами благодарности подарила отцу эту литографию. Отец никак не пушкинист и не историк. А дело, как мне помнится, состояло в том, что муж художницы, служа в каком-то советском учреждении и будучи не вполне трезв, где-то утерял документы с грифом «Секретно». И хотя, как утверждалось, документы были «пустые и незначительные бумажки», мужу, по строгости того времени, грозил немалый лагерный срок… Не знаю, чем и как отец помог: знакомого адвоката посоветовал? с Шейниным познакомил? с его заместителем в прокуратуре Матвеем Альтшуллером, с которым тоже был дружен? Так или иначе, несчастный растеряха, видимо, на Колыму не поехал, а я смолоду знаю, как выглядели и Пушкин, и Волконская[2].
А вот своему двоюродному брату Яше Цыпкину, хоть тот и специально приехал в Москву в надежде на помощь, отец помочь никак не смог. Еще в конце войны сразу после освобождения Крыма Яшу исключили из партии с формулировкой (грамматика оригинала): «очутившись на временно оккупированной территории не проявил должной борьбы с немецкими оккупантами этим самым проявил трусость и не оправдал доверие партии». Это ладно, что всего только из партии исключили, с такой формулировкой вполне могли и под суд отдать и расстрелять.
А дело было так. До войны тридцатилетнего Яшу из флотских политработников выдвинули в председатели горисполкома Евпатории. Осенью 41-го Крым был оккупирован немцами. В январе 1942-го в Севастополе Яшу включили в состав заведомо гибельного Евпаторийского десанта (почти полностью уничтожен в первый же день – 800 человек). После разгрома десанта вместе с бывшим секретарем соседнего сельского райкома партии, назову его П., Яша остался в городе «для подпольной работы». Те 40 человек, что остались живы после разгрома десанта и, разбившись на группы, попытались пробраться, пробиться к своим, все погибли. Яша и П. два с половиной года безвыходно просидели в квартире у одной женщины. Никакого «подполья» не организовали. Да, видимо, мужикам и носа высунуть из дома было невозможно, особенно Яше – двухметрового гиганта хорошо знали в городе – что там организуешь? Хозяйка квартиры и П., как бы это помягче сказать, быстро и хорошо сдружились. Оба ярые антисемиты. Цыпкина (опять-таки, мягко говоря) третировали: «Ты такой ехидный жид, как немец рисует на плакатах, правдиво он вас критикует, стреляет он вас, немец, так и надо… Если ты будешь мешать мне, вынужден поступить так, как поступил товарищ Сталин, убирая с дороги тех, кто ему мешал» (соседка за стеной всё слышала). Поступить «как товарищ Сталин» П. не успел. Или вообще в последний момент решил, что Яша может быть ему полезен. Когда Евпаторию освободили, этот П. придумал развесистую легенду о «героическом подполье», которым он будто бы руководил. Предложил Яше: «Подтвердишь, включу в группу». Яша лгать отказался, его, оклеветанного («мешал, саботировал»), исключили из партии.