Французы были очень сильны. У них была масса обученной и отменно вооруженной конницы, как собственно французской, так и итальянской. Но главная опасность представляла их артиллерия, традиционно очень мощная, и, само собой, швейцарская пехота.
– Чертовы дети, – сказал Конрад как-то на привале за чаркой подогретого вина, – эти пастухи, трахатели коз, сучье семя, – самое опасное, что нас ждет, – бывалые солдаты встретили его слова согласным гулом. Командир адресовал свою речь «молодняку», в том числе и мне, но все, кто слышал слово «швейцарцы», моментально подобрались и сделались неприятны с лица. Швейцарцев люто ненавидели и заметно побаивались.
– Не дай вам бог попасть к ним в плен, – вставил один из ландскнехтов. Весь облик его выдавал бывалого воина, насколько я успел разобраться в местных индикаторах социальной символики.
Лицо его украшали чудовищных размеров усы и страшный шрам от виска до челюсти. На нем был красный бархатный вамс[8] с вырезанным на груди косым андреевским крестом и глубоким декольте, прикрытым плиссированной рубашкой тонкого шелка. Облик его органично дополняла массивная золотая цепь восьмизвенной толщины. – Не дай бог, – повторил он и, увидев одобрительный кивок Конрада, продолжил: – Будь я проклят, если вру, лучше вам воткнуть кинжал в шею, если попадетесь к ним в лапы. Это смертный грех, конечно, но Бог простит, он все знает и видит. Они, выродки, такое делают с пленными… Снимут кирасу и вспорют брюхо, а кинжал сперва в дерьмо окунут. И тогда считайте, что вам повезло. Зверье, никаких понятий об обычаях честных воинов.
– Га-га-га, – это заржали сразу трое ветеранов, уютно выпивавших и закусывавших, расположившись на попонах, постеленных прямо на землю. – На себя посмотри, честный ты наш воин! – добавил один из них. – Забыл, что сам вытворял с ранеными райслауферами[9] под Мариньяно?! Чтоб я сдох, давно так не веселились!
– Иди к черту, Курт! – огрызнулся первый оратор. – Это месть, месть за погубленных наших товарищей! – Его рожа заметно покраснела. – А месть – в наших обычаях!
Веселье заметно набирало градус:
– Ага, Ральф, дружище! – Курт давился от еле сдерживаемого хохота. – Особенно в наших обычаях трахать в жопу пленного барабанщика, ха-ха-ха-ха… вот отомстил так отомстил!
– Заткнись, – прошипел Ральф, причем его корявая изрубленная ручища нащупывала рукоять меча, – лучше заткнись! Я не трахал никакого пленного барабанщика!