– Что ты налепила на лицо? – прошептал Ив.
– Это не я, это месье.
– Моя сестра должна обходиться без таких ухищрений.
Мягко и осторожно он снял мушку с ее верхней губы.
– Прости. – Мари-Жозеф старалась говорить как можно тише. – Я не знала, как вежливо отказаться.
– И платье у тебя…
Озабоченно нахмурившись, он с усилием потянул кружево, виднеющееся над низким вырезом платья, и дергал за его расшитый край, пока не показался простой муслин рубашки. Она оттолкнула его руку, надеясь, что никто не видел этой сцены, но мадемуазель д’Арманьяк все это время смотрела на них и теперь что-то прошептала на ухо Лоррену.
– Это платье одобрила сама мадам, а она – воплощение благопристойности!
О палантине Мари-Жозеф предпочла не упоминать. Он одернула муслин, заправив его за декольте, так чтобы видна была только отделка из шелковых кружев. В свое время Мари-Жозеф очень удивилась, обнаружив, что все рубашки Лотты – из муслина, только оторочка на них кружевная. Мадам была воплощением не только благопристойности, но и бережливости.
– Ты всегда быстро училась, – съязвил Ив. – Всего несколько месяцев во Франции, каких-нибудь две недели в Версале, и ты уже знаток придворного этикета.
– Ты забываешь, что я провела не только две недели в Версале, но и целое лето в Сен-Сире, а там принято говорить лишь о короле, религии и моде.
Ив насмешливо посмотрел на нее:
– Не сердись, я просто тебя чуть-чуть подразнил. Ты молодец, прекрасно со всем справилась, но теперь я здесь, так что больше беспокоиться не о чем.
Ив сказал правду. Его триумф затмил маленькие успехи Мари-Жозеф. Ей оставалось только померкнуть в сиянии его славы. Она могла вести хозяйство у него в доме; если ей посчастливится, он позволит и дальше ассистировать ему во время опытов. Она была эгоистичной дурочкой, если смела надеяться на большее. Осознав всю тщетность своих глупеньких притязаний, она слегка стиснула его предплечье и прижалась щекой к грубой шерсти рясы. Ив нежно погладил ее по руке.
Держа Ива под руку, Мари-Жозеф стояла в Мраморном дворе на предписанном ей месте позади мадемуазель. Площадь до отказа заполнили придворные и священнослужители, скрыв четкий геометрический черно-белый узор недавно отполированных мраморных плит.
Дворец сиял: сверкали отполированные до блеска колонны и вазы, мерцала подновленная позолота на дверях и оконных переплетах, мягко переливались отмытые и отреставрированные мраморные бюсты. Гигантские вазы с цветами обрамляли по периметру дворы, выходившие на врата Чести и площадь Оружия; каждый последующий двор был шире предыдущего, и все вместе они с трудом вмещали тысячи зрителей.