Однажды мать настоятельница прочитала воспитанницам лекцию о прелюбодеянии. Прослушав ее предостережения, девицы пришли в такое смятение и волнение, что всю ночь перешептывались, вместо того чтобы спать. Явившись в полночь проверить, как ведут себя их воспитанницы, сестры услышали шепот. В ту ночь и весь последующий месяц монахини спали в девичьем дортуаре, неподвижные и бдительные, и зорко следили за тем, чтобы воспитанницы не перешептывались и спали, как полагается по правилам приличия, на спине, вытянув руки поверх одеяла.
– Теперь вы знаете, кто такая Нинон де Ланкло, – заключила Лотта. – Она славится остроумием и была любимицей всего Парижа, а ведь она куртизанка.
– Она совершила смертный грех, – возразила Мари-Жозеф.
– Что ж, значит, весь двор после смерти попадет в ад!
– Не весь! Мадам, например, нет…
– Да, – согласилась Лотта, – бедная мама избежит этой участи.
– И его величество тоже!
– Сейчас-то, конечно, он добродетелен, но в молодости был развратник, каких поискать!
– Боже, как вы смеете говорить в таком тоне о его величестве!
– А откуда, по-вашему, взялся весь этот мышиный помет?
Мари-Жозеф попыталась примирить свое убеждение, что дети есть следствие только законного брака, с неоспоримым фактом существования герцога дю Мэна, его братьев и сестер, его сводной сестры.
– Его величество вправе поступать, как ему заблагорассудится, – сказала Мари-Жозеф.
А вдруг, подумала Мари-Жозеф, для своего помазанника Господь Бог как-то облагородил ужасный процесс зачатия и деторождения? Тогда было бы понятно, откуда у него взялось столько детей.
– А Церковь и мадам де Ментенон считают, что нет! Придворные распустили сплетню, что она будто бы заставляет его носить пояс целомудрия!
Мари-Жозеф смущенно замолчала. Ей, старшей из двух, следовало бы быть более осведомленной. Лотта вполне вольготно чувствовала себя в сфере, о которой Мари-Жозеф даже не подозревала.
– И я не попаду в ад, а если буду низвергнута в преисподнюю, то, по крайней мере, не за это, – попыталась обрести уверенность Мари-Жозеф. – И вы тоже!
– Вы так в этом уверены? – лукаво спросила Лотта.
Но Мари-Жозеф продолжала в том же духе, не желая понять намек Лотты.
– И мой брат!
– Ваш прекрасный брат! Ив – священник и навеки потерян для прелестниц, какая жалость! Всех придворных красавиц его глаза просто околдовали.