Макс понимал: он добился желаемого – показал собственное превосходство, запугал. Вот только даже мало-мальского удовлетворения это не принесло. Он скучал по так раздражавшим раньше «привет» и «пока». И понятия не имел, что же делать. Извиниться? А поверит ли она теперь в искренность его слов?
После долгих раздумий и пары тягостных, неловких, невыносимых встреч Макс решил доказать, что может быть другим. Лучше, порядочнее. Даже если Эрика в итоге не простит.
Кто знает, хватило бы у Макса сил довести задуманное до конца, если бы о его неподобающем, с ее точки зрения, поведении сына не узнала Кэролайн.
Тренировка по лакроссу не задалась с самого начала. Макс вообще ненавидел лакросс. Этот вид спорта выбрала мать, потому что он был широко распространен в их среде. Только вот его, конечно же, никто не спросил, как и в случае с конным спортом. Макс несколько раз говорил, что боится лошадей, но мать считала, что постепенно страх пройдет. Вот только несколько лет спустя ничего не изменилось. Да, Макс научился держаться в седле, но выездка по-прежнему не давалась – мысль о том, что лошадь будет прыгать через барьер, наполняла его ужасом.
Успехи в лакроссе тоже оставались посредственными. Макс не был командным игроком и часто подводил партнеров в угоду личным амбициям. Сегодня тренер опять отчитал его при всех, так что настроение упало до нуля.
Макс влетел в игровую и с яростным криком швырнул сумку со спортивной формой в стену. Следом за сумкой полетела ракетка и тяжелый паровоз от электрической железной дороги, которую он зачем-то переставил ближе к двери.
– Ненавижу! Как же я все это ненавижу!
Если бы Макс знал, что мать дома, то постарался бы сдержать переполнявшую злость.
– Что здесь происходит? – пытавшийся отдышаться Макс резко обернулся, растерянно уставившись на явно недовольную мать.
– Ничего.
– Ничего? Почему спортивная сумка валяется? И ракетка?
Макс опустил голову. Возразить было нечего.
– Хочешь сказать, кричал сейчас тоже не ты? – мать огляделась и заметила сидящую в самом углу Эрику, смотревшую на происходящее встревоженным взглядом. – В мой кабинет, Максимилиан.
– Но, мама…
– Немедленно! – отрезала мать, не давая ему закончить.
Макс замер напротив тяжелого деревянного стола, понимая, что его ждет. Он ненавидел приходить в кабинет матери. Выполненный преимущественно в темных оттенках интерьер давил, заставляя чувствовать себя маленьким и беспомощным. Мрачности добавляли вечно задернутые портьеры. Мать предпочитала работать с включенной настольной лампой, чтобы, по ее словам, ничего не отвлекало. Свет, отбрасываемый абажуром из зеленоватого стекла, придавал лицу матери нездоровый оттенок.