– Мы не вправе просить тебя сделать это, – тихо произносит Ицхак, поглядывая на дверь спальни.
– Вам и не нужно, говорю же: я поеду. Значит, надо собрать два чемодана.
Хая поднимается со стула, чтобы обнять своего первенца, шепча в ее пышные волосы:
– Спасибо тебе, спасибо.
– Я ничего не забыла?
Из спальни появляется Ливи и останавливается у двери, не решаясь войти в комнату. В воздухе повисло напряжение. Ицхак подходит к Ливи, осторожно подталкивает ее к столу и усаживает на стул.
– Котенок, а ты знаешь, я завтра еду с тобой! – Циби подмигивает сестре. – Ты же не думала, что я позволю тебе веселиться в одиночку, правда?
– Что ты хочешь этим сказать? В списке нет твоего имени, только мое.
Как и Ицхак несколько минут назад, Ливи смущена, мужество покидает ее. Она пытается что-то сказать, шмыгает носом, чтобы сдержать слезы.
– Я сама об этом позабочусь, ладно? Ты должна знать, что с этого момента мы будем вместе. Кто еще будет отчитывать тебя за плохое поведение?
Ливи смотрит на мать и деда:
– Это вы сказали ей, чтобы она поехала со мной?
– Нет, котенок, нет. Никто не просил меня об этом. Я сама хочу. Я настаиваю на этом. Вспомни, как мы обещали отцу, что всегда будем вместе. Магда больна, и мы ничего не можем с этим поделать, но мы с тобой сдержим обещание и скоро вернемся домой.
– Мама?
Хая обхватывает ладонями лицо Ливи:
– Твоя сестра едет с тобой, Ливи. Понимаешь? Тебе не придется ехать одной.
– Будь с нами Менахем, он знал бы, что делать, как защитить своих дочерей, – охрипшим от слез голосом произносит Ицхак.
Хая, Циби и Ливи смотрят на плачущего старика, явно чувствующего свою вину от бессилия защитить девочек.
Три женщины заключают его в объятия.
– Дедушка, ты единственный отец, которого я помню. Ты всю жизнь защищаешь меня, и я знаю, ты будешь охранять нас с Циби, даже если мы не вместе. Не плачь, пожалуйста, ты нужен нам здесь, чтобы заботиться о маме и Магде, – упрашивает Ливи.
– Будь Менахем с нами, он не сделал бы больше того, что делаешь ты, отец, – добавляет Хая. – Ты оберегал нас и заботился о нашем благополучии со времени его смерти – уж поверь мне.
В кои-то веки Циби не находит что сказать. Она вытирает слезы со щек Ицхака, и этот жест красноречивее слов.
Ливи нарушает неловкое молчание, переводя взгляд с одного члена семьи на другого, потом на обеденный стол: