– Как я уже сказал, слухи и сплетни, и в них нет ничего хорошего для евреев. Если они придут за вашими детьми, то это начало конца. И работать на нацистов? Мы понятия не имеем, что это значит.
– Что же нам делать? – спрашивает Ицхак. – Мы уже все потеряли: право работать, кормить наши семьи… Что еще они могут отнять у нас?
– Если то, что я слышал, – правда, им нужны ваши дети.
Хая выпрямляется. Лицо ее покраснело, но она не плачет.
– А Ливи? Кто защитит Ливи?
– Полагаю, им нужны подростки старше шестнадцати лет. Ливи ведь четырнадцать, да?
– Пятнадцать.
– Она еще дитя, – с улыбкой говорит доктор Кисели. – Думаю, с Ливи все будет в порядке.
– А сколько времени Магда пробудет в больнице? – Хая поворачивается к отцу. – Она не захочет туда, не захочет оставить Ливи. Помнишь, отец, когда Циби уходила, она заставила Магду пообещать ей, что та будет заботиться о своей младшей сестре?
Ицхак поглаживает руку Хаи:
– Если мы хотим спасти ее, она должна отправиться в больницу, хочет она того или нет.
– Полагаю, нужно лишь несколько дней, может быть, неделя. Если слухи верны, они скоро явятся, а после этого я отправлю ее домой. А Циби? Где она?
– Вы же знаете ее. Она в лагере «Хахшары».
Хая не знает, что и думать об этой программе, по которой молодых людей вроде Циби обучают навыкам, необходимым для новой жизни в Палестине, далеко от Словакии, пока в Европе бушует война.
– Все еще учится пахать землю? – шутит доктор, но ни Хая, ни Ицхак не улыбаются.
– Если она собирается эмигрировать, то именно это ждет ее там – плодородные земли, которые нужно возделывать, – говорит Ицхак.
Но Хая молчит, погрузившись в свои мысли. Один ребенок в больнице, другой еще мал и может избежать когтей нацистов. А третья дочь Циби, старшая, примкнула к молодежному сионистскому движению, вдохновившись миссией создания еврейской родины, когда бы это ни произошло.
До их сознания уже дошла мысль о том, что земля обетованная нужна им прямо сейчас, и чем быстрее, тем лучше. Но Хая предполагает, что по крайней мере пока все три ее дочери в безопасности.