– Нет, ваша светлость, нет. – Фьен перешел с эйонского на фьерделл. – Но я…
– Достаточно, – снова прервал его Хратен. – У меня личный приказ вирна. Вы прожили в Арелоне слишком долго! Вы забыли святое призвание и не в состоянии способствовать дальнейшему продвижению империи Джаддета. Этим людям не нужен друг, им нужен жрец. Дереитский жрец. А глядя, как вы фамильярничаете с ними, можно подумать, что вы проповедуете Корати! Мы пришли сюда не для любви – мы пришли помочь им. Вы должны уехать.
У Фьена подкосились ноги, и с распахнутыми от ужаса глазами он прислонился к колонне:
– Но кто возглавит часовню в мое отсутствие, господин? Все остальные артеты еще недостаточно опытны!
– Грядут переломные времена, артет, – ответил Хратен. – Я останусь в Арелоне, чтобы лично наблюдать за здешней работой. Да ниспошлет мне Джаддет успех.
Верховный жрец надеялся на кабинет с лучшим видом, но хоть часовня и выглядела величественно, второго этажа у нее не имелось. К счастью, за двором хорошо ухаживали, и в окна его кабинета, принадлежавшего раньше Фьену, виднелись аккуратно подстриженная живая изгородь и с заботой разбитые клумбы.
Сейчас, когда он снял со стен картины (в большинстве своем деревенские пейзажи) и очистил комнату от скопища безделушек главного артета, кабинет начал приобретать полный достоинства порядок, приличествующий джьерну Дерети. Не хватало только нескольких гобеленов и пары щитов.
Хратен удовлетворенно кивнул и вернулся к лежащему на столе свитку – приказам, с которыми он был сюда послан. Жрец не осмеливался лишний раз осквернить их прикосновением, он и так знал их наизусть. Снова и снова звучали в его голове святые слова, перед божественным смыслом которых бледнело все остальное.
– Господин… ваша светлость! – позвал тихий голос на фьерделле.
Хратен поднял глаза. Фьен протиснулся в кабинет, скорчился в раболепной позе и прижался лбом к полу. Верховный жрец позволил улыбке заиграть на губах, зная, что согрешивший артет не видит его лица. Возможно, для Фьена еще не все было потеряно.
– Говори.
– Я поступил неправильно, господин. Мои действия расходились с приказами властителя Джаддета.
– Твой главный грех в благодушии, артет. Сытость и довольство собой уничтожили больше наций, чем любая армия. И погубили больше душ, чем элантрийская ересь.