Морозы, как взломщики, лезут в нутро,
хоть рот на замок закрывай.
Однако зима не выносит метро,
ее привлекает трамвай.
Зима задыхается в недрах земли,
слабеет, пускает слезу.
Само собой, нищие это учли
и стали работать внизу.
Убогим калекам не видно конца
вдоль мраморно-белой стены.
Без рук и без ног, а порой без лица
мелькают кошмарные сны.
И вальсами плещет в грохочущий зал
скрипач с помутневшим зрачком,
как будто сам дьявол явился на бал
и такт отбивает смычком,
чтоб нищие в танце забылись на час,
чтоб язвы прикрыла нужда.
Скандируя «ра́з-два-три, ра́з-два-три, ра́з»,
в туннели бегут поезда,
и жалость трусливая, прячась во тьме,
больней норовит укусить…
Позволь тебя, милая, в этом письме
впервые на вальс пригласить.
Кружа́тся уроды – и молод, и стар —
послушные ритму колес,
ведь горе людское – обычный товар,
которым торгуют вразнос.
Так было и будет. Замечу одно:
нельзя забывать никогда,
что в бизнесе этом подделок полно.
И мимо спешат поезда.
И слезы нелепые стынут у глаз,
и вальс не смолкает в пути.
Дай руку мне. Ра́з-два-три, ра́з-два-три, ра́з…
Я сбился, родная. Прости.