«Гражданки бабушки, – ехидничаю я, внезапно осмелев, – ничего это вам не напоминает?» – «Тю-ю-ю-ю, – пропела бабушка Муся, – этот дрыщ уже понимает и за шашки, и за революцию!».
Очки есть ключевой атрибут самоидентификации. Они не только придают завершенность образу – они являются частью организма. Отсюда вывод: в очках конструкционно заложен экзистенциальный ужас их потери. Нет их, пропали – и никогда больше самолично не найти.
Моя бабушка-одесситка Мария Карловна обладала развитым жизнечувствованием. Как и все люди ее поколения, очень много понимала про ужасы. Потерять способность ясно видеть окружающую действительность – это не ужас, а ночной кошмар. Поэтому при каждой пропаже она незамедлительно задействовала ресурсы большой семьи. Костяк поисковой группы составляли военные и к ним примкнувшие, приученные к порядку и дисциплине.
Приказано искать – ищем.
Мы разбредались цепью, пространство поисков казалось бесконечным – примерно размером в казахскую степь. Около часа старательно сопели, ругались, мирились, целовались, что-то разбивали, ставя предметы не на то место, отлынивали, выбегали на лестничную площадку со сдавленным драматическим шепотом: «Это невыносимо!».
В пеший разновозрастной отряд, пытающийся восстановить дыхание и использующий передышку для ситуационного анализа, моторизованный я, готовящий себя к карьере мотоциклиста под куполом цирка (шапито очень кстати развернул свой шатер на рынке), въезжал на трехколесном велосипеде младшего двоюродного брата. Что, надо сказать, заметно меняло доминанту…
А дед принимал рапорты – по секторам и территориям. Поиски с первого уровня сложности, не дав ожидаемых результатов, переходили на второй: «В китайской вазе очков нет» – «Папа, в пустых кастрюлях я уже посмотрела, крышки снимала. Да, нашла два вялых огурца в холодильнике. В холодильнике очков нет. Надо не забыть – с дачи надо прихватить еще огурцов» – «На телевизоре и за телевизором я уже посмотрел, здесь можно не искать. Кстати, а что сегодня вечером, программу никто не видел?» – «Товарищ полковник, диван разложил, очки не обнаружены».
И лишь киевская тетя Витя (раньше думал, мужское имя) сохраняла завидное здравомыслие на фоне всех клинических проявлений большого одесского шума. «Я видела точно, как ты их сняла, когда рассматривала кофточку, положив их на стекло витрины в магазине. Может, нужно дойти до магазина? – Нет, очки я после переложила в ридикюль, а деньги – вот они, три рубля, видишь? – в очечник. – Другого места ты не нашла? – Зато деньги целы и недоступны для карманников. Они не сообразят. – Мусечка, давай поскорее познакомимся с приличным милиционером и будем с ним дружить! – Зачем? – Он будет приходить к нам пить чай со своей служебно-розыскной собакой. – Она тоже будет пить чай? – Нет, она будет искать твои очки».