Гоша улыбнулся: стараюсь, куда деваться. С вами лучше, конечно, чего уж тут.
Чай не предложила; он и не хотел. Шинковала капусту, взрывалась на сковороде поджарка, тепло разливалась томатная паста.
– Пришёл зачем? Лизу не дам, у неё контрольная.
– Да я это, – не знал, как сказать, – так просто, решил вот.
– А, – бросила жена, – понятно.
И лицо своё не показывала. Жарков заглядывал, она сторонилась.
– Я тут подумал… Может, мы это, попробуем опять?
Она порезала палец, сунула в рот. Жарков с места не тронулся. Опять не вовремя. Кровь не останавливалась, бледная капуста с красным отпечатком ждала дальнейшей участи на разделочной доске.
Заглянула Лиза – как бы невзначай, полезла в холодильник за чем-то наверняка вкусным и сладким. Мать рявкнула, что сначала нормальный ужин, а потом всё остальное.
– Папа с нами будет?
Ответа не дождались. Сковородка дрыгала, огонь ласкал твёрдое чугунное днище. Ему вдруг так захотелось этих домашних щей с ржаным хлебом…
– Ты сама-то как считаешь?
Она никак не считала. Может быть, и думала, но сейчас не хотела. Всё-таки посмотрела, всё-таки разглядел её – прежнюю, родную, свою.
– Я подала заявление на развод. Обычно месяц дают. Попробую, может, быстрее получится.
Он встал и вышел. Дочке ничего не сказал, даже не попрощался.
На светофоре достал таблетки. Тронулся, поехал. Не успел. Пока никого нет рядом, можно быть собой. От себя ничего не скроешь. Себя не спрячешь, притворишься, да и только. Гоша притворился – и оставшийся участок дороги проехал вполне спокойно.
Все там будем рано или поздно. Лишь бы не забыл про тебя ответственный за смерть, не вынудил на долгую однобокую жизнь.
На городском кладбище никто его не ждал и видеть, скорее всего, не хотел. Встал поодаль, как посторонний, как будто сюда обычно высылают приглашение, а он припёрся нежданно, негаданно, чтобы окончательно испортить – всем им, неживым, но местным – настроение.
Тут и там, казалось, будто на зацикленном кадре, мелькали, повторяясь, одинаковые сотрудники. Им-то чего здесь делать. Выглаженные кители, начищенные ботинки. Не разобрал, кто есть кто, лишь величина звёзд на погонах указывала: этот – из управы, тот – из райотдела. Офицеры держали в руках гвоздики под цвет лампасов, нелепо тянули к груди подбородки.
Шёл медленно и степенно, и все смотрели на него. Сам Жарков никого не видел, и только считал количество шагов. На двадцать каком-то споткнулся, заскользил, удержался.