Порывистый ветер раскачивает кабинку подъемника, которая ползет по канатно-подвесной дороге. Слышишь металлический скрежет? Это проржавевшие швы и соединения скрипят своей старостью. Снег бьет в грязные стекла. Подъем кажется вечностью…
Снежные бураны – вот настоящая беда этого горнолыжного курорта. Бураны и престиж, которого здесь никогда не было и не будет. Лишь только горы. И если ты любишь их, то они везде одинаковы – далекие и чарующие своей недосягаемостью. С престижем всегда все намного сложнее. Да. Ветра и сырость в горах и в жизни – повсюду. Всегда. И это очень важно для кого-то. Мать их!
Не пытайся искать поводы для конфликта. Их попросту нет, как нет ответов на непоставленные вопросы. Все относительно. Абсолютно все. Достань из кармана пару таблеток. Минздрав обещает: антидепрессанты помогут. Но они не помогают. Жирный смотрит на тебя и осудительно качает головой.
– Как можно быть несчастным в этом мире? – спрашивает он.
– Хочешь конфетку? – спрашиваешь ты, протягивая ему тюбик с антидепрессантами.
Он трясет головой и вместе с ней трясется его уродливый тройной подбородок.
– Сколько тебе лет, Батон? – спрашиваешь ты.
– Тридцать пять, – отвечает он.
Ты сравниваешь свой и его возраст – всего лишь восемь лет разницы.
– Когда мы воевали с Сересом, – говоришь ты, – тебе нужно было записаться добровольцем.
Он молчит. Всегда молчит. Жирный ублюдок! И ни Минздрав, ни психоаналитик не поможет. Только ты и твои воспоминания, которые никому не нужны. Идеалы, которых нет. Война, о которой никто не помнит. Азиатская девочка лет тринадцати смотрит на тебя пустыми глазницами. Кто-нибудь знает, как ее зовут? Кто-нибудь знает, как зовут тебя? Кто-нибудь скажет, куда нанести удар, чтобы прекратить все это одним точным попаданием ракеты? И уже неважно, в кого стрелять. Виновны все. Невинны все.
– Нужно похоронить ее, – говоришь ты.
– Кого? – спрашивает жирный.
Ты смотришь на него, но видишь девочку без глаз. Худенькую, маленькую…
– Не нужно ненавидеть меня за то, чего я не делал, – говорит жирный.
– Не нужно любить себя за то, что делал ты, – говорит девочка без глаз, разлепляя синие губы.
– Знаешь, Батон, – говоришь ты, – когда-нибудь мы все сдохнем.
И мертвые друзья кивают тебе, соглашаясь с этим. И один из них поет: