Она хлюпала носом, как маленькая девочка. Легко было представить, что Дина сидит за кухонным столом и, подогнув под табурет тощие голые ноги, склоняется над лежащим на клеёнке смартфоном.
– Обещаю привезти чего-нибудь выпить.
В моём кухонном шкафу была почти полная бутылка коньяка. Сунув её в сумку, я кое-как прихорошилась, чтобы не выглядеть совсем уж пугалом с растрёпанной головой.
Позвонил таксист, сказал, что ждёт у подъезда. Выйдя в летнюю ночь, я вдохнула удивительно безвкусного воздуха.
Машина стояла у бровки тротуара, тёмный силуэт водителя внутри был едва различим. Возможно, следовало бы проявлять больше осторожности: часто женщин насилуют и убивают именно таксисты, но такой риск привычен.
Сев на заднее сиденье, я повторила адрес Дины. Машина тронулась, и мы поехали через ночной город по пустынным дорогам, мимо злобно мигающих жёлтым светофоров.
Меня потряхивало. Мой организм начисто отвергал реальность, в которой его лишили сна. По этой причине всё окружающее казалось ненастоящим.
«Может быть, – подумала я, – это и есть сон. Где проходит граница между ним и явью?»
2
Входная дверь оказалась приоткрытой. Дина ждала меня после нашего обмена дежурными фразами через домофон.
Я вошла, привычно закрыла дверь на оба замка. Повернувшись, увидела её в дверном проёме кухни: на Дине была только старая майка и шорты ― одежда для дома. На ногах был заметен облупившийся тёмно-красный педикюр.
Получив от меня бутылку коньяка, Дина отвинтила крышку и сделала глоток. Её худое заплаканное лицо вызвало во мне сразу два противоположных желания: ударить и поцеловать.
Я подошла к ней, посмотрела в глаза: они были серыми, с красными прожилками, тусклыми, словно нечистое стекло. Я долго пыталась понять, почему Марк любит Дину больше, чем меня, но на самом деле всё просто: она отдаётся целиком, она ― стопроцентная жертва, у которой если и есть личность, то настолько слабая и прозрачная, что её можно не брать во внимание.
Я любила и ненавидела её, как любила и ненавидела Марка ― мужчину, от которого мы обе зависели. Но что по-настоящему нравилось мне в Дине ― так это её способность слушать. Подобно ребёнку, она могла прильнуть к твоему боку и замереть, впитывая каждое слово. Ну и длинные ресницы – предмет моих мечтаний.
Я спросила, чего же она хочет. Дина приникла ко мне, сказала, что не может двигаться дальше. Словно её собственная боль и та, что она принимает на себя, в какой-то момент уравновесили друг друга.