– Я чувствую, что перестала двигаться, – сказала Дина. – Мой груз не уменьшается.
– В чём наша цель? – спросил Марк.
– Простить себя.
– Да. Сначала принять, потом простить. Первый шаг все мы сделали. Теперь работаем над вторым. Я предупреждал, что будет трудно, что понадобится время, Дина.
– Да. Да. Да.
– Что «да»? – его голос был раздражённым. – Сегодня ты выглядела перед этими детьми страдающей, они видели, что тебе плохо. О чём мы говорили? Ты можешь умирать сама, но, когда ты читаешь им или просто разговариваешь, ты ― самая счастливая женщина в мире. Твоя улыбка должна слепить. А ты? Пришла и села у койки мальчика, потерявшего возможность ходить, с таким лицом, будто тебе сердце ложкой вырезают.
– Прости, – всхлипнула Дина.
– Ты должна впитывать их боль, а не делиться своей!
– Прости. Вот поэтому я больше не могу сюда ездить.
Марк выглядел опустошённым. Так бывало, когда он выплёскивал наболевшее и перегорал.
Однажды он убил щенка, который надул на паркет. Помню, когда Марк это рассказывал, по его лицу текли слёзы, его трясло. Я думала, чувствуя отвращение и ледяной пот на спине: до чего же нужно дойти, чтобы сотворить подобное. Марк утверждал, что был в тот миг другим человеком. Схватив щенка за шею, он душил его, пока тот дёргался, а потом бросил мёртвое тело в стену.
«Как я могла связаться с таким мужчиной, – часто думала я, – ведь он опасен и в какой-то момент может снова потерять контроль».
Видимо, мне требовался тот, кто точно так же задушит меня, избавив от боли. Я позволила Марку распоряжаться собой, потому что казалось, что это легче, чем остаться один на один со своим грузом вины. Мы трое стали друг для друга страховкой: порвись она – рухнем в пропасть.
Я буду терпеть унижения, потому что заслужила. Марк мог бы хлестать нас до крови плётками, но он выбрал иной пусть искупления. Его пытки были куда искуснее.
«Вы будете стоять лицом к лицу со смертью, – говорил он. – Никто больше не даст вам такой терапии». Кто-то назовёт его сумасшедшим. Так, наверное, и есть. Мы все сумасшедшие.
Слушая, как Марк отчитывает и наставляет Дину, я всё больше убеждалась в том, что она права.
Что, если мы зашли в тупик? Сколько бы раз мы ни смотрели в глаза умирающим детям, ничего, в сущности, не меняется. Марк говорил о времени, но вдруг он запутался сам и запутал нас? Или делает это нарочно? Ему, мужчине, должно быть, удобно иметь в подчинении двух женщин, которые с каждым днём всё больше отучаются жить самостоятельно. Мне, откровенно говоря, было страшно от мысли, что мы расстанемся. Что даже Дина, которую я всегда считала соперницей в тайной борьбе за внимание Марка, вдруг исчезнет. И совсем невозможно допустить, чтобы её место заняла другая.