И, – Гоин усмехнулась, – не надейся меня провести. Будешь действовать в точности с моими указаниями, и я обеспечу тебе место в прекрасном новом мире.
– Конечно, госпожа креативный менеджер. Благодарю вас. – Моин сделала паузу и добавила: А если Фьялара и эту девушку прикончат Офнир с Альвом?..
Гоин рассмеялась:
– Если такое произойдёт, будем считать это моим успехом и точным выполнением приказа Департамента. У меня всё.
Моин повернулась и пошла к выходу. Она открыла дверь и спустилась вниз. Навстречу ей бежали Офнир и Альв с большой бутылкой газировки. Около дома они свалились и принялись колотить друг друга, кувыркаясь в грязи. Моин прошла мимо них – в сторону темнеющих деревьев.
* * *
Форсетти прибыл на Хёгландскую Ветвь. Было позднее утро, когда он шёл к своему старому дому, откуда некогда начал путь на Верхушку Кроны. Дом был продан, он был частью гостиницы, однако Форсетти оставил за собой небольшую квартиру на втором этаже. Он поднялся по лестнице и вошёл в неё. Уселся на старое кресло-качалку, качнулся туда-сюда, ещё раз. На стене висели картины, которые он не взял в новый дом: егеря, преследующие вепря по белому снегу, за вепрем тянулся кровавый след; лес, над которым темнела башня – был вечер, и солнце висело над ней огненным шаром. Форсетти прикрыл глаза. И тут в дверь раздался громкий стук.
– Входите! Огромный бородатый мужчина в чёрной форме прошёл в дверь и ринулся к Форсетти. Тот обернулся.
– Брат Панкрат! Ты пришёл!..
– А как же! – Брат Панкрат обнял Форсетти. – Как же я мог оставить тебя! Отец Евстафий благословил нас.
– Он передал что-то ещё?
– Сказал, что цель путешествия – это вроде ветряка на горизонте, который призывно машет крыльями-руками. И когда мы подойдем к нему, то увидим нечто другое: что на самом деле движет ветер. Я не совсем понял, что он имеет в виду.
– Мне тоже не совсем ясно, куда мы собрались, брат Панкрат. То есть я думал, что понятно, а вот теперь, тут, я чувствую, что меня захлёстывает прошлое, я в прошлом: словно вышел на вчерашней станции, и всё такое, как надо, привычное, но только вчерашнее. А впереди длинный коридор, много дверей: только все они ведут ещё глубже: в позавчерашнее, позапозавчерашнее. И оно там не насыщенное, не приятное время, сладкое, подобно варенью в банке, а тусклое, странное: будто задержавшийся гость, и уже всё выпито и съедено, а он всё сидит и сидит на краешке стула, опершись о стол руками, смотрит на тебя. Ты ждёшь его слов или он твоих? И есть ли, что ещё сказать?