Милена только посмеялась, когда заметила, как я опешила от поведения её друга. Она-то его знает сто лет, а для меня он был непонятным ребусом.
Стас подрабатывал моей угрюмой и хмурой тенью уже больше двух месяцев весны. А в универе делал вид, что ничего удивительного не происходит, что всё, как и прежде.
Майским дождливым днём, когда у меня было поганое настроение из-за утренней ссоры с мамой, я развернулась и остановилась, дожидаясь его.
– Что ты делаешь? – резко и холодно сказала я.
– Тебя провожаю, – ответил Стас. – Разве неясно?
Наши зонты соприкасались (его чёрный, мой белый с зарисовками Франции), разделяя нас струями дождевой воды. От грозы хотелось скорее укрыться дома. В водном потоке мимо проносились нежные лепестки вишневых, абрикосовых и яблоневых цветков, сорванных грубым ветром.
– Перестань. Мне не по себе, – всё также сухо сказала я.
Мне никак не забыть, как он сложил свой зонт, развернулся и поплелся медленно-медленно в обратную сторону. А дождь заливал его рюкзак с забавными нарисованными чудиками – разноцветными дудл-монстриками, мочил конспекты, смывал розовый тоник с волос. На улице было всего плюс пятнадцать градусов. Он простудился.
Я не поздравила его с днем рождения. Это было в воскресенье. Тридцать первое мая. В соцсеть не заходила, поэтому увидела уведомление только на следующий день. Стас ждал до самой полуночи. А потом я получила от него горькое, как таблетка левомицетина, сообщение. Он одновременно признавался мне в любви и в том, что раньше сомневался, могут ли ему вообще нравиться девушки. И вот появилась я, такая фантастическая, магическая, умная, настоящая, натуральная. Но одновременно с этим у Стаса начались кошмары – каждую ночь он видел в дверном проёме своей спальни девушку с распущенными светлыми волосами, как у меня. Она медленно подходила к кровати и душила его, а Стасу не хватало сил ей сопротивляться. Этот парень-«тихий омут» написал, что уверен в отсутствии взаимности, но всё равно решил признаться на прощание. И поклялся не докучать мне.
Слово сдержал. После сессии Стас перевелся в другой университет. Мы не виделись всё лето. Хотя девочки меня и поддержали («Чего он хотел? Вел себя, как дебил. Так только напугать можно»), я видела грустные глаза Милены. Она его знала, и она его жалела.