Начался подъём в хребтик; много там было на пути поваленных деревьев – это осенние ветровалы. По осени тоже дурела погодушка… Одна особо дородная сосна упала поперёк тропы, и Гарпан Еремеевич вынес той лесине своё порицание за то, что не могла упасть как-нибудь по-другому, а вот обязательно поперёк тропы. Следы парней здесь терялись – должно быть, увидели где-то козу и скрадывают, у косуль сейчас переходы.
На перевале половина пути была позади. Заранее облюбовав взглядом освободившийся от снега бугорок, Гарпан Еремеевич опустился на косогоре, опершись котомкой о приступок, чтобы ослабить лямки. Уж кто-кто, а он-то знал, куда шёл – на то самое токовище в вершине Кряжей, чтобы ещё раз, может быть, в последний, пережить тот памятный ток. Тогда он, помнится, так же отдыхал, вроде как на этом же месте. Отсюда была открыта панорама голубых дальних хребтов с белыми щёточками заснеженных россыпей, а ближе, на сопках, клубящиеся зелёные сосняки. Точно, он отдыхал на том же месте что и тогда, всё было так же, с той лишь разницей, что тогда у него в жизни всё было впереди, а теперь, оказывается, уже позади. «Да, не пироги нас впереди ждут, тоже когда-то сложим крылышки… – размышлял Гарпан Еремеевич. – Ну, что же, один-то раз умрём как-нибудь.… Как-нибудь без претензий к этому миру. Чай, не осиротеет человечество.… Но туда, однако, не надо торопиться…» Он поправил на плечах котомку, но, не успев выпрямиться на ногах, тут же поспешно присел, и рука его непроизвольно потянулась к «тозовке», приставленной рядом к листвянке. Взгляд его упёрся в белое пятно, которое плавно скрылось за кустом багула и явилось по другую его сторону уже передней частью косули. Это был гуран – блестели пушистые, вновь отросшие по весне рога.
Какое-то время Гарпан Еремеевич колебался, что предпринять, но гуран так картинно вышагивал, кормовался, объедая почки багульника, что азарт взял верх. «Тозовка слабовата, но всяко бывает – может и сплоховать… Лишь бы ловко встал, да на чисти́нке, без веточек».
Гуран подвигался, отдаляясь, наискосок по склону, никак не предоставляя возможности для выстрела: то задом стоял, то бок ему скрывали деревья. Впереди поперёк хода лежала огромная ветровалина с мощной кроной, а далее открывалась паду́шка, вся заросшая ерником, и гуран досадно заворачивал за ту ветровалину. «Уйдёт, холера… А там, в ерниках, его уже не увидишь».