И море, и Гомер – всё движется любовью… - страница 31
Из нового, что прочитал Жванецкий на вчерашнем вечере, мне кажется, войдет в его книгу лучших текстов эссе «Что я люблю?».
Сразу же вспомнил Высоцкого – «Я не люблю, когда стреляют в спину. Я также против выстрелов в упор»…
Настроения совпадают. Не любит Жванецкий начальство, не любит предательство…
Попробую процитировать пару строк по памяти:
«Люблю море гладкое.
Море бурное уважаю, называю на «Вы».
Шутить в его адрес не намерен.
Море слишком злопамятно, как и мой кот…
Люблю, когда проходит боль и не люблю, когда проходит время…»
Это эссе Михаил Михайлович подарил нашему альманаху «Дерибасовская-Ришельевская» и оно будет опубликовано в ближайшем, июньском номере.
Большой, двухчасовый концерт. Мы выходили из театра на Ланжероновскую, где рядом со звёздами в честь Бабеля, Ильфа и Петрова, Катаева и Олеши, есть звезда Жванецкого. Радостно ощущать себя его современниками.
Человеку, который только что сказал:
«Как кому, а мне нравится думать»
Подхватим, превратим в эстафету – давайте думать.
Познавший одесский «Двор»
Девятого марта писателю Аркадию Львову исполнилось 92 года.
Написал письмо, поздравил его, а Михаил Пойзнер позвонил в Америку, пятнадцать минут разговаривал, передавал приветы, а потом позвонил мне, рассказывал, что Аркадий и сегодня, в 92 живет мыслями об Одессе.
Своим «Двором» введенный во дворянство.
Песенка Булата Окуджавы так легко переосмысливается в судьбе Аркадия Львова. Двор в Авчинниковском переулке, где прошли все его одесские годы, стал не только темой, но и смыслом его творчества. Роман и одесские рассказы, как бы воскресившие южнорусскую школу, ввели его в большую русскую литературу, в её «дворянский сан».
В середине 60-х годов Аркадий Львов был единственным в городе прозаиком, кто чувствовал Одессу, любил её, понимал одесский язык. И, естественно, его почти нигде в родном городе не печатали.
Почти… Потому что была такая газета, как «Комсомольская искра», которая делала вид, что не понимает «какое, милые, у нас тысячелетье на дворе».
Каждый приход в нашу редакционную комнатку, на Пушкинской, 37 Аркадия Львова превращался в спектакль. Там сидели Саша Варламов, Юра Михайлик и я, но в эти часы туда перемещалось половина редакции. Как Аркадий умел пародировать голоса, интонации одесских писателей. Рядом в кабинете были уверены, что слышат Юрия Трусова, Юрия Усыченко, Григория Карева, объясняющих товарищу Львову, что нет места для него в Союзе писателей, нет и никогда не будет…