– Юродивый, ты где, брат?
– Здесь я! Сижу, на полу.
– Эге! Кто порезал тебя?
Юродивый отнял руку от раны, показал всю руку в крови и вытер кровь об себя, и зло улыбнулся:
– Кто? А-ха-ха-ха! Не знаю. Трёх дней не проживёт! То иуда-шакал. Бог накажет его! А я удавлю – вот этой кровавой рукой!
Хирург надел на лоб зеркальную лампу:
– Вставай, показывай, где.
– Подохнет иуда! Подохнет!
– Вставай же.
– Сил нету.
– Тогда на пол ложись, эхе-хе, раненый воин.
Хирург уложил Юродивого на бок на полу на дублёнку его, разрезал и выдернул из-под него кровавую рубашку, достал бутылку водки и глотнул два глотка, поморщился, кивнул, и водкой раны промыл.
– А-а-ам… Подохнет иуда… Господи Боже!
– Помолчи ты! Юродивый, каждый год тебя зашиваю, то голову, а то руки, то спину, а теперь бок. Весь в шрамах!
– Что ты там шепчешь? Хирург?
– Собака была у тебя?
– Собака? Конечно!
– И звали её Малавита.
– Что?
– Раны, и обе в левом боку вдоль рёбер пошли, а не внутрь, то хорошо. Это, скажем, замечательно! Это же чудо! Красивая рана, сейчас мы зашьём. А дублёнка спасла тебя, смягчила удар.
– Это Бог меня спас!
– Ага, и я тоже. Лежи спокойно, разбойник, не двигайся. Будет больно.
– Зашивай же быстрей! Кровищи полно!
Хирург надел резиновые перчатки, любовно разложил инструменты на полотенце, включил свет на лбу, засунул в раны дренаж, аккуратно зашил раны и наложил повязку, сделал укол антибиотика, собрал инструменты и ушёл домой спать. Юродивый для успокоения с большим трудом, но смазал раны и повязку освящённой живичной мазью Николая Угодника, а затем для верности перекрестил раны рукой, удовлетворённо улыбнулся, зло сощурив глаза, и продолжил молиться:
– Всем всё прощаю, кроме иуды… Господь мой, Иисусе Христе, посмотри на меня, Сыне Боже, убей его, гада, и за всех отомсти, и за меня: Жги, Господь! Жги его, иуду-шакала! Жги!
Юродивый лежал на полу на огромной старой дублёнке, всё смотрел, как догорает свеча, и хрипел: «Жги, Господь! Я с Тобой!»
А ночью умер Старик, как обещали.
Внук и Юродивый похоронили его.
Дочь, знаменитая рыжая Певица из Парижа, прилетела на могилу отца уже после гастролей и долго плакала, прощение просила у Старика.
А старший Сын, Банкир, на могилу из Франции не полетел.