И не вменил нам грехов…
Все были в изумлении, и по щекам текли слёзы радости. Мэри с трудом держалась за стену – она не хотела уходить из прекрасного недорасписанного каменного храма. Все перецеловались, обнялись; счастье читалось на лицах и художников, и девушек, и молодых женщин. Постник на коленях продолжал петь и тоже светился от счастья. Мэри одновременно ревела, и улыбалась, и, как дура, не могла успокоиться от нахлынувших чувств. Казалось, что даже каменные стены радостно плачут от счастья!
И все ликовали:
– Теперь с Божией помощью дело пойдёт!
– Простил нас Господь.
– Благодать!
– Благодать!
Мэри с улыбкой кивала и не могла произнести ни слова. Юродивый заглянул в двери:
– Братья, выйдите и вдохните морозного воздуха, почувствуйте Благодать и свободу в душе. И всем родным Благодать понесём! (И улыбнулся.)
Все в радостном потрясении от случившегося выходили из храма. Молодого Художника пришлось с трудом поднимать с колен (сам он встать не мог) и вывести его в слезах под руки на улицу. В храме остался только Постник-монах.
На воле ещё несколько секунд все в шоке не могли говорить. Потом людей охватили восторг и радость, и они всё ещё шёпотом, будто боясь спугнуть Благодать, делились:
– Неужели я это видел? О Господи, Благода-а-ать!
– Смотрите – снег пошёл!
– Благодать! Я завсегда это чувствую.
– Постойте! Дайте и я скажу. Я! – затараторил Молодой Художник. – Я в Иерусалиме был! В прошлом годе на Пасху летал, да, я видел Благодатный огнь в Храме Гроба Господня, и я Благодать ощутил. А тут так же, о Господи! Всё то же самое, как в Храме Господнем, только божественный луч пошёл сверху вниз! Бам! И в нашем храме меня разрывает всего изнутри! Аж, вжа-а-ах! И сердце бах! Ба-бах! И свечи жарче и ярче! О Господи! И это так же – Allegro con fuoco, воистину, Боже, я Благодать ощутил, как в храме гроба Господня в Иерусалиме! Точь-в-точь сегодня так же почувствовал я! О Боже, я видел свет – столб света под куполом вниз на Поэта! Ох, я сразу понял – божественный Свет, и он же и в меня вошёл, Свет! Свет будет на фресках моих! Ах, Господи, я счастлив! А-а-а-а! Как я счастлив! Мама, я храм распишу! Мама, мамочки…
Молодой художник не мог остановиться, сбивчиво говорил и прыгал, и плакал от радости. На душе у всех был праздник – художники радовались, как дети, кидали шапки вверх, обнимались, и все кричали друг другу: