Через неделю, не смотря на настойчивые, увещевающие, а порой и угрожающие звонки со службы он продолжал пить. Степан Матвеевич оказался запойным. Он перестал страдать по покинувшей его жене, можно сказать, что наступило некоторое просветление. Все мысли его стали по-настоящему глубоки и не сиюминутны, теперь они были устремлены в сторону пития и миросозерцания. Деньги в доме еще оставались, и его стремительную пошатывающуюся фигуру можно было заметить на маршруте дом-ларёк и обратно. Через месяц пришлось перейти на менее дорогие напитки. Мебель и всякая домашняя дребедень вначале тоненьким ручейком, затем и бурной порожистой речкой стали утекать из квартиры. Звонки с работы почти прекратились, и даже сосед Василий стал шарахаться от него при случайной встрече. Все это нисколько не смущало Степана.
При редких, случайных звонках с работы он ликующе хохотал в трубку, должно быть, выражая тем самым все свое отношение к суетности этого мира и презрение к звонившим. При не менее редких встречах с соседями по парадной он ускорял шаг и старался укрыться за собственной дверью как можно быстрее.
Один раз он уже был обруган «алкашом» и «бомжарой» не узнавшим его соседом, и был пинком выставлен на улицу, где ему пришлось просидеть до темноты, настолько преобразился его внешний облик. Да, и внутренняя составляющая поменялась. От солидного, некогда представительного Степана Матвеевича Буреляйло остался какой-то мелкий пшик. Весь он как-то иссох, сгорбился. Взгляд из ясного и уверенного, стал бегающим, беззащитно-заискивающим. В речи появились, совсем не свойственные ему в прошлой жизни, просительные интонации и взялись, черт знает откуда, мерзкие уменьшительные суффиксы. Заглянет он в магазин, и начнет робко так просить, чуть ли не канючить, водочки с хлебушком, и вот той вот колбаски лежалой, серенькой. Обхамят его там, охранник всего, как девку общупает, чтоб значит не спер чего. Опустился совсем Степан Матвеевич, другим человеком сделался. Прячась от соседей на загаженной детской площадке, он мерз в игрушечном домике, выглядывая оттуда опасаясь ментов, как должно быть выглядывал кум Тыква, в страхе перед сеньором Помидором и поминутно прикладывался к флакончику с настойкой боярышника, к которой успел пристраститься, и ставил он теперь этот напиток выше остальных прочих.