Место, где оказался ещё недавно живой дворник, было никаким. То есть совсем без каких-либо признаков: здесь не было ни предметов, ни какого-либо движения, не чувствовалось ни запахов, ни тепла, ни холода, не виделось ни чёрного, ни белого, никакого… И если бы сейчас Аристиппа попросили описать место, где он находится, он решительно не смог бы этого сделать.
Аристипп был один. По крайней мере, ему так казалось. Но так продолжалось недолго. Постепенно пустота вокруг стала наполняться светом, и, пока не стало совсем светло, Аристиппу шаг за шагом вспомнилась вся его жизнь с момента рождения и до момента смерти. Наконец, ему даже удалось соотнести обрюзгшее тело небритого и сильно помятого мужчины на лестнице перед вторым подъездом серого девятиэтажного дома, каких в Саратове тысячи, с нынешним его состоянием. И показался он себе таким же ничтожным, как дома и улицы его родного города, в котором он сначала обрёл, потом прожил, а в заключение и потерял жизнь. Настолько ничтожным, что даже имя его не сохранится в городе, чьё название уже через двести лет не будут помнить потомки, которым будет суждено разрушить родные города и искать пристанище на далёких чужих планетах. И постепенно всё его существо начало наполняться жутким ужасом одиночества.
Но вместе с одиночеством его посетило знание. Оно было подарено Аристиппу то ли в качестве особого дара, то ли в знак наказания, поскольку теперь дворник знал о мире абсолютно всё: имена и фамилии учёных, писателей, нобелевских лауреатов и вообще всех когда-либо живших людей, все события, их поводы, причины и следствия, даты, названия книг, опер, симфоний, инвентарные номера тракторов, заводских станков, столов и ножниц, математические термины, формулы, прейскуранты в магазинах, названия городов, улиц, проспектов и даже классификации животных и растений. И знание это не было ни плохим, ни хорошим – оно просто было. По факту.
Наконец, свет, шедший сверху, проник в душу Аристиппа, и тот понял, что никогда, никогда человек не бывает один. А между тем пространство – если это можно было, конечно, так назвать – начало наполняться такими же, как он, душами. Они всё прибывали и прибывали, и в конце концов их стало так много, что они стали сдавливать Аристиппа, но не физически – тел-то ведь нет, а каким-то другим, непонятным для него, энергетическим, что ли, образом.