Пожелав больной спокойного отдыха, профессор уже твёрдой походкой вышел из палаты.
Профессора заинтересовал цвет лица Галины Петровны. Если верить первоначальному грозному диагнозу, лицо больной должно было приобрести землистый оттенок. А у Галины Петровны скорее желтизна. И второе, на что обратил внимание профессор, – тяжёлый воздух около койки Галины Петровны. Этот специфический признак обычно наблюдается при заболевании бронхов.
Впрочем, всё это – лишь внешние показатели, более того – они бывают спорными и обманчивыми и ещё не дают основания для окончательного заключения. Но мысль профессора уже заработала в определённом направлении. И он с нетерпением ждал томографических и бронхографических снимков. Только тогда… «А почему эти снимки не сделали в Туле? – вдруг задал себе новый вопрос профессор. – А если такие снимки уже были и не опровергли прежнего диагноза?.. Ах, сколько же всяких «если» и «вдруг» в медицине!»
* * *
Всё чаще тётя Аксюша возвращалась из больницы расстроенной. Однажды Фатихаттай не утерпела и спросила её:
– Уж не хуже ли стало Галине Петровне?
– Нет, Фатихаттай, Галинушка ничего. Сегодня даже немного разговаривала со мной. Очень она верит Абузару Гиреевичу.
– Значит, радоваться надо.
– Как тут не радоваться…
– Радостный человек не хмурится, – сказала Фатихаттай, ставя перед тётей Аксюшей горячую губадию[5]. – На-ка вот, поешь. Наверно, за день совсем изголодалась. Я, милая, вижу человека насквозь. Лучше уж выкладывай, что тебя тревожит.
– Из ума стала выживать, вот и тревожусь, – отвечала Аксюша, не притрагиваясь к угощению.
Ну, если уж Фатихаттай привяжется, так и не отстанет, словно репей.
– Ты не проведёшь меня, Ксюша! Лучше не таи в себе горе, выкинь, пусть ветер развеет. Может, обидел тебя кто?
– По дому соскучилась, наверное, – всё ещё уклонялась от признания тётя Аксюша.
Фатихаттай энергично заправила под платок седеющие волосы.
– Никуда не денется твой дом! Ешь губадию, пока горячая. Завтра и Галине Петровне отнесёшь.
– Спасибо. Зачем так беспокоиться?
– Ты ведь даже милостыню собирать не считала за беспокойство!
– В войну другие времена были. Я для раненых собирала.
– Верно, доброта в тяжёлый час – тысяча раз доброта. Однако не скрывай обиды.
– Никакой обиды нет у меня, Фатихаттай!
– А я говорю тебе – есть!